срамник, лезешь за яблоком? Для кого я их держу, яблоки-то? Скажи мне сейчас же! Для кого?!
Юра не знал, что и сказать. Он же не хотел воровать яблоки, а просто увидел, взял себе одно, и всё, не подумав, хорошо это или плохо. Просто взял, ведь яблоко вкусное.
Он нашёл свою тяпку и принялся полоть. Полол Юра быстро, за ним не успевали ни мать, ни бабка, а о Цыбульке и говорить не приходилось. Тяпка так и мелькала, так и мелькала. Слегка касалась земли, срезала с лёгким хрустом верхний слой вместе с корневищами трав, снова поднималась, и Юра опускал её с вытяжкой, стараясь захватить как можно больше травы.
Большие огороды в Сибири, и пока дойдёшь до конца, много времени уйдёт. Юра снял рубашку и майку. Он успел уже пройти туда и обратно, захватывая одновременно по два ряда, а мать с бабушкой дошли только до задов огорода. Забыты обида на Николая, яблоки и позор. Было приятно, что он так ладно и хорошо, так споро работает. Юра знал, видел, что на него смотрят и удивляются, и уж старался. Санька, который лениво махал тяпкой у себя на огороде, глядя на Юру, тоже зачастил, и ему захотелось отличиться.
Мать пришла посмотреть, а не оставляет ли Юра траву, но ни единой травинки, не подрубленной Юриной тяпкой, не обнаружила. Юра любил работать. Особенно когда тебя похвалят, когда удивляются твоей сноровке, завидуют тебе, когда похвала, словно прохладный ветерок в жару, ласкает тебя. Хочется тогда полоть ещё лучше, ещё быстрее.
Не было у Юры соперников на огороде. Жаль только, земля успела совсем высохнуть, и поэтому вокруг пропольщика, мешая работать, забивая рот и нос, облаком повисла пыль.
Чудесно полоть, когда родная землица подсохнет немного сверху, образуя ноздреватую корочку, а под верхним слоем оказывается чёрная, слегка влажная земля, тогда и тяпка ложится вернее, и пыли особенной нет, а главное — всегда радостно чувствовать под ногами в такую жарынь живительную прохладу влажной земли.
Солнце клонилось к вечеру. Мать и бабушка оставили тяпки в междурядье и пошли с огорода.
У Юры сразу пропала охота работать. Он опустился в картошку и ползком заспешил к Цыбульке, не заметившему ухода матери и бабушки, только картофельная ботва колыхалась там, где он проползал. В огороде можно скрыться, как в лесу. Сколько раз Юра прятался от Николая в огороде. Поди поищи там. Николай может кричать, звать сколько угодно, а Юра сидит себе, нагнув подсолнух, вылущивает семечки или читает книгу. Юра подползает к Цыбульке, хватает его за ноги. Цыбулька с испугу падает, вскрикивает и, забросив тяпку, бежит вслед за матерью. Юра тоже оставляет тяпку и торопится во двор.
Николай уже стоит у колодца и таскает из него воду ведром, а мать и Надя носят воду в палисадник; бабушка у них принимает вёдра и поливает капусту.
Солнце уже закатилось. На улицу опустился молочно-синий вечер. На краю села протяжно и томно мычит сытая корова; на улицу вступает усталое, отяжелевшее от молока, соскучившееся по двору и хозяйке стадо.
Быстрей, быстрей! Нужно успеть полить капусту. Юра торопится, обливает штаны. Так быстро носит воду, что Николай не успевает наполнять его ведро. Ещё немного, ещё чуть… но уже поздно, не успели к приходу коровы. Вон она, крупная, однорогая, с жалостливыми огромными глазами, остановилась напротив ворот, расставила широко ноги и, подняв голову, глядит, моргая, совсем по-человечьи во двор и обмахивает себя хвостом. Молчит, молчит, выжидает, ищет глазами мать, а потом громко заявляет о себе: «Му-у-у-у! Мууу-уу-у!»
Мать впускает корову во двор, хлопает её по бокам, отгоняя мух, и торопится доить. Вот уж обмыто тёплой водой вымя, протёрто утиральником. Подоив корову, мать спешит на скотный двор, там её ждут колхозные коровы.
Юра опрокидывает ведро сушить на кол и усаживается отдыхать на завалинке.
Сумерки густеют и медленно опускаются на землю. Багрянистые полосы на небе тускнеют, от них остаются вскоре волнистые лесенки пепельных облаков. С огорода повеяло прохладой и тяжёлым запахом картофельной ботвы.
Отец, приехавший с полей, садится рядом, и Юра чувствует, как отец источает ещё дневное тепло, как горячи его руки. Отец молчит, молчит и Юра. Так вот Юра может просидеть до утра рядом с отцом, молчать и смотреть на небо и, главное, чувствовать рядом отца.
— День нынче жаркий, — сказал отец и погладил Юру по голове.
— Пап, скажи, а до тебя ещё, далеко-далеко от нашего времени, что люди делали? — спросил Юра.
— Работали.
— Работали — и всё? А ведь жизнь, папочка, не только из работы складывается. Так же скучно будет. Вот же люди воюют, на медведей ходят. Мало ли чего ещё делают? А вот скажи, если бы тебе предложили воевать, пиратствовать в морях, плавать в океанах подо льдом на атомных подводных лодках, что бы ты выбрал? Только, папочка, честно говори. Может, на Марс полетел бы или ещё дальше?
— Если совсем честно, то скажу.
— Конечно, полететь на Марс или Луну каждому хочется.
— Нет, сыночек. Если бы мне разрешили заниматься моим любимым делом, чтоб ни войны не было, ни других напастей, я бы ходил по полям с утра до вечера, хлеб выращивал — самое доброе дело. А если ещё по вечерам сидеть вот так и гладить своих сыновей по головкам — лучше жизни не бывает, сыночек, на свете.
— А, папа, не то говоришь, — не поверил Юра, сонно зевая.
…С утра Юра на огороде. И так день за днём, день за днём. Неумолимо припекает солнце. Цыбулька не успевает Юре подносить воду. Пожухла картофельная ботва, тянет с полей сухостью, и знойный воздух кажется пресным в такое время.
Но вот на горизонте появились облака, к обеду выросли в тучи, зашевелилось в них что-то, засветилось внутренним огнём, и вдруг ударил гром. Ополосовали тучи небо и зашлись дождём. Юра и бабушка, пока добежали домой, вымокли. Заторопились в сарай куры, недовольно ворчала в сенях клушка с цыплятами, заволновались кобчики в сенях. Дождь!
Юра стоял в сенях у раскрытых дверей и радовался: сегодня уж не нужно поливать капусту и теперь можно будет что-то придумать интересное.
— Хочешь чёртика увидеть? — спросил Юра Цыбульку.
— А он маленький?
— Меньше тебя. С рожками, хвостиком и копытцами. Он может на Луну скатать тебя, я уже летал. Оттуда хорошо наблюдать за стариком Шупарским.
— А он не укусит?
— Нет. Он маленьких любит. Он им даёт хлеб с вареньем.
— Хочу. Не обмани только.
Юра подводит Цыбульку к зеркалу, висящему на стене, накрывает его отцовским полушубком так, чтобы брат через рукав смотрел в зеркало, незаметно набирает кружку воды и говорит:
— Зыркай в зеркало, он сейчас оттуда выйдет и даст тебе хлеба с вареньем и в придачу шоколадку. Я всегда так наедаюсь от пуза вареньем и шоколадкой. Ты никогда чёртиковое варенье не ел?
Цыбулька, замирая от страха, открыл глаза, а Юра вылил в рукав воду. Сначала слышалось только фырканье, но потом… потом раздался громкий плач. Цыбулька барахтался, пытаясь сбросить с себя полушубок. На плач прибежала бабушка.
— Юрик! — закричала она. — Бесов сын! Юрик, ты чего делаешь?
Бабушка освобождает Цыбульку из полушубка и прижимает его, мокрого и рыдающего, к себе.
Глава двенадцатая. Полуночные страхи друзей
