Он хотел было выглянуть из-за кустов, но Васька не позволил.
— Пусть поищет… Пусть поищет… — с каким-то злорадством прошептал он несколько раз.
А Танин голос, всё приближаясь, выкрикивал по очереди их имена:
— Гриша… Вася… Игорёк…
Потом они увидели и саму Таню. Она остановилась возле тех кустов, за которыми они сидели. Наверно, она их давно искала. Лицо у неё раскраснелось, а глаза были теперь не сердитые, а испуганные.
Гриша снова сделал было движение, чтобы показаться Тане, но Васька с силой пихнул его в бок и погрозил кулаком.
А Таня, постояв немного возле кустов, побежала дальше по отлогому спуску.
Гриша с негодованием посмотрел на Васю:
— Не хочу я больше здесь сидеть! Она нас ищет, а мы не откликаемся. Не хочу так… Это — нечестно!
У Васи тоже был какой-то пристыженный вид.
— Ну, чего ты… — пробормотал он. — Ну давай выйдем…
И тут они увидали Лёшу. Вероятно, Лёша тоже их искал: он шёл медленно и внимательно глядел по сторонам.
— Смотрите, смотрите, как она хрупает! — своим тоненьким голосом закричал Игорёк.
В порыве нежности, наклонившись к черепахе, он поцеловал её твёрдый коричневый панцирь.
Лёша услыхал, шагнул за кусты и увидал всех троих.
— Чего ж вы сидите и молчите? Не слышите, что ли, как вас вожатая ищет? — И тут же он принялся кричать: — Таня, Татьянка, иди сюда! Они здесь. Вот они!
Таня не бранила не стыдила, хотя она и поняла, что они нарочно ей не откликались, когда она только что стояла рядом с ними и звала их. Она только посмотрела на Гришу, потом на Васю и тихо сказала:
— Эх, вы!..
Зато Лёша их как следует отчитал. Он сказал, что в лагере такой порядок: если вожатая зовёт, ей сразу отзываются. И пусть они это запомнят раз и навсегда.
Затем они все пошли обратно в лагерь. Впереди шёл Лёша. В одной руке он нёс корзинку с черепахой, другой держал за руку Игорька. А тот взахлёб рассказывал, с каким аппетитом его Тортила ела одуванчики: она ими так хрупала, будто сахар грызла!
Сзади с виноватым видом плелись Вася и Гриша. Вася ещё старался сохранить какую-то независимость, а Гриша, тот окончательно приуныл. Ему хотелось, чтобы Таня хоть что-нибудь сказала им, хотя бы побранила как следует. Но она шла молча, лишь у неё было усталое. Она даже не отбивалась от своей всегдашней надоедливой прядки, хотя прядка эта сейчас уныло свисала ей прямо на глаза…
А навстречу им бежала Лена Фокина:
— Мальчики!
Она остановилась возле них. В руках у неё была всё та же толстая книга, которую она и раскрыла, остановившись подле них. Поправив очки, хотела было читать:
— Тут вот что написано про черепах…
— Уже не надо, — остановил её Лёша. — Оказывается, она лопает простые одуванчики…
— Одуванчики? — переспросила Лена Фокина. Лицо у неё стало очень удивлённым. Она поправила очки и снова открыла книгу. — Здесь про одуванчики ничего не сказано. Здесь сказано, что черепахи едят лягушек, саламандр и разных червяков…
— Нет, — сказал Лёша и засмеялся. — Эта черепаха у них, видно, другой породы. Она такого есть ни за что не станет…
После трудного дня
Наконец окончился первый лагерный день и наступила ночь. День этот был труден для всех в лагере: и для поваров, и для врача Веры Михайловны, и для начальника лагеря Вадима Николаевича, и для старшего вожатого Серёжи.
Все очень устали за этот день. Так всегда бывает, когда люди устраиваются на новом месте.
Но Тане сегодняшний день показался не только самым трудным, но и самым длинным и самым неприятным.
Сейчас был вечер. Солнце давно село, но дневной свет как бы нехотя уступал своё место сумеркам. И, хотя время было позднее, всё ещё не наступала настоящая темнота, всё ещё в небе не зажглись по- ночному яркие звёзды. Только одна-единственная, чуть видная, мерцала на западе, похожая на голубую искру, неведомо как залетевшую на небо.
Весь пятый отряд уже спал. И Таня тоже давно могла лечь спать, отдохнуть после такого трудного дня. Но ей было сейчас не до отдыха, а спать совсем не хотелось.
Она сидела на ступеньке усталая, расстроенная, перебирала в памяти всё, что сегодня было от самого утра до самого вечера, и теребила в руках свою синенькую рабочую тетрадку. И, хотя с каждой минутой становилось всё темнее и темнее и нельзя было разобрать ни одного словечка, Таня открывала эту тетрадку то в одном месте, то в другом, заглядывала туда, вздыхала и всё думала, думала и думала…
Она сама захотела быть вожатой в отряде малышей. Она любила этот возраст, потому что её младшей сестрёнке было примерно столько же лет. Она не сомневалась, что станет хорошей вожатой именно в этом отряде. И вот какое жестокое разочарование — она не могла с ними сегодня справиться…
Они разбегались кто куда хотел, и она прямо сбилась с ног, весь день бегая и собирая их. Они не слушались её. Кричали, смеялись, капризничали, отнимали друг у друга игрушки, дрались, И они прозвали её… Да, они прозвали её малявкой!..
Ну пусть ей ещё нет пятнадцати лет, ну пусть она очень маленького роста, но неужели она такая малявка? Почему-то именно это слово, которое она слышала несколько раз за сегодняшний день и которое относилось именно к ней, особенно её обидело.
А на небе всё больше и больше загоралось звёзд, и лес за рекой, ещё недавно отчётливо видный, теперь слился с горизонтом. Небо над ним казалось зеленоватым.
«Малявка… — сердито думала Таня. — Как им не стыдно!»
Заводилой всему, это она отлично разгадала, был самый непослушный мальчишка — Вася Скалкин. Это он подбил ребят так её называть и даже увёл за собой тихоню Гришу Бочарова и маленького Игорька. Как она испугалась, когда они пропали! Вся избегалась. Уж такие страшные вещи передумала… А они прятались от неё в кустах. Ей назло.
А сколько интересного она придумала, когда готовилась стать вожатой отряда малышей! Какие только игры, занятия, песни, стихи не записаны в её синей рабочей тетрадке!..
И главное, это она твёрдо решила, к концу лета весь пятый отряд должен стать отрядом октябрят! Она об этом уже говорила с Серёжей. И Серёжа сказал ей: хотя это и не совсем по правилам, но хорошо — на прощальной линейке, перед отъездом из лагеря ребят пятого отряда примут в октябрята. Только пусть они хорошенько знают всё, что должны знать октябрята, и вообще, будут настоящими октябрятами. Это уж от неё зависит, от Татьяны!
А теперь… Нет, теперь она ни за что не останется вожатой пятого отряда! Ни за что. И пусть Серёжа думает что хочет. Она ему так и скажет!
Так сидела Таня на одной из ступенек терраски, вспоминая все неприятности сегодняшнего дня. Опустив голову и кусая губы, она обдумывала, как бы ей завтра сказать Серёже, что она не может быть вожатой в пятом отряде, потому что — Серёжа это, наверно, и сам заметил, — потому что у неё ничего, ну совершенно ничего не получается…
Она не услышала ни звука приближающихся шагов, ни скрипа гравия под этими шагами. И, только
