когда раздался неуверенный голос: «Татьянка, ты?» — она подняла голову и увидела перед собой старшего вожатого лагеря Серёжу.
Звёздная ночь
— Неужто плачешь? — спросил Серёжа, когда Таня подняла своё мокрое от слёз лицо.
Немножко-то она всё-таки всплакнула… Но не хватало только, чтобы это заметил Серёжа!
Таня поспешно достала носовой платок.
— Да нет!.. С чего ты взял? — ответила она с досадой.
Серёжа присел рядом на лесенку.
— Говори, в чём дело? Случилось что-нибудь?
— Ничего не случилось! Совершенно ничего не случилось!.. И вообще, — начала было Таня, но голос у неё дрогнул.
Нет, как Серёжа хочет, она не может быть вожатой пятого отряда! Пусть ей объявят выговор, но нет! — она отказывается от пятого отряда. Наверно, она переоценила свои силы, когда захотела стать вожатой. А сейчас она отказывается. Она вообще не может быть нигде вожатой, ни в каком отряде! Да, да, раз не справилась с такими малышами, с другими ей и подавно не справиться. И пусть её назначают на кухню посуду мыть или куда угодно… Но только всё равно она ничуть не виновата, потому что ей попались очень непослушные дети! Все как на подбор очень, очень непослушные.
— Все до одного? Все такие уж непослушные? — с сомнением переспросил Серёжа.
Таня ответила запальчиво:
— Все до одного! Но в особенности один… Его фамилия Скалкин! Да, Вася Скалкин. К нему одному нужно десять вожатых, чтобы с ним справиться.
— Погоди, погоди-ка… — После небольшого молчания Серёжа, как бы припоминая, спросил: — Такой белобрысый крепыш? Непоседа невероятный. И к тому же крикун.
Таня обрадовалась, с оживлением воскликнула:
— Ну вот видишь! И ты его приметил.
— Славный мальчуган. Он мне понравился.
— Понравился?
— А какие у него живые и смышлёные глаза…
— Ну и что ж, что смышлёные? Не воображай, что только ты заметил его смышлёные глаза! А вообще он…
И вдруг, оборвав себя, Таня замолчала.
— Тише… это кто-то из моих… — прошептала она.
Из дома сюда, на террасу, донёсся жалобный плач.
Плакал Игорёк. Он смотрел на распахнутое настежь окошко, за которым стояла, почти вплотную прижавшись к дому, высокая тёмная ель, и ему было страшно. Он боялся волков, которые вдруг возьмут и влезут в эту комнату, где нет ни мамы, ни папы, ни бабушки. И медведь, может, ходит тут недалеко… И хотя тут же на кровати спал Гриша, а чуть подальше — очень смелый человек Вася Скалкин, и хотя на полу в корзинке спала его черепаха Тортила, всё равно Игорёк боялся смотреть на раскрытое окно и плакал. Таня подошла к нему, наклонилась:
— Игорёк, ты чего?
Игорёк узнал Таню. Было видно, что он ей очень обрадовался.
Таня присела на край кровати и положила руку на его тёплую, ёжиком стриженную голову. Снова спросила:
— Ну чего ты, ну?
— Я волков боюсь, — шёпотом признался Игорёк.
— Волков? — Таня тихонько засмеялась. — А здесь нет никаких волков!
— Ни одного?
— Ни одного!
— А маленьких?
— Ни одного, даже самого малюсенького!
— А крокодилов?
— А крокодилов и подавно нет…
— Тогда я лучше буду спать, — сказал Игорёк и опустил голову на подушку.
— Конечно, спи! — И Таня наклонилась к Игорьку и поцеловала его. — Тебе подоткнуть одеяло?
В ответ Игорёк лишь зевнул, а через мгновение так крепко спал, что не почувствовал, как Таня со всех сторон подоткнула под него одеяло, как делала это дома, когда укладывала младшую сестрёнку.
Потом она, стараясь ступать как можно тише, обошла всю комнату мальчиков. Вот они все здесь спят — и примерный Гриша, сложив под щёку руки пирожком; и Саша, весь в рыжих веснушках; и Вася Скалкин, которого она только что назвала самым плохим и самым непослушным мальчиком пятого отряда. Весь разметался. Даже во сне упрямо сдвинул брови и что-то шепчет пухлыми губами.
Вероятно, с этим мальчиком будет немало хлопот, но неужели она с ним в конце концов не подружится? И нечего ей было нюни распускать, особенно при Серёже. Чего только не подумает он про неё? Но сейчас она ему скажет: может, на первых порах мне будет трудновато, но ничего, справлюсь. И, пожалуйста, никуда меня не переводите из моего пятого отряда!
Но, когда Таня вышла снова на терраску, Серёжи уже там не было. И она этому, пожалуй, была рада.
Она постояла немного у перилец и спустилась в сад. Вокруг бесчисленными звёздами светилась ночь. На небе плыла и таяла лёгкая гряда облаков.
— Завтра же поведу их на речку… — прошептала Таня и тихонько засмеялась: так хорошо, так легко вдруг стало у неё на сердце.
А звёзды, ещё недавно еле мерцавшие на бледном закатном небе, теперь сияли ярким голубым блеском…
Ваське всё не так
Нет, нет, всё оказалось совсем не так, как рассказывал соседский мальчишка Ильюшка Чекрыжев…
Где эти далёкие лесные походы, о которых он слыхал, когда собирался в лагерь?
Где купанье в реке и заплывы чуть ли не на целый километр?
А футбольные состязания где?
А рыбная ловля?
Где всё это?
Вот уже много дней живут они в лагере, и ничего похожего. Зря они с Гришкой старались, зря делали походную флягу. Разве она им хоть когда-нибудь пригодится? А компас… Одна смехота! Зачем было Грише брать с собой в лагерь такой хороший компас, всё равно он не будет нужен!
Их пятый отряд потихоньку, помаленьку жил в своём домике с терраской из разноцветных стёклышек. Таня учила их петь песни, играла с ними в разные игры. Они ходили гулять. Ну конечно, по утрам делали зарядку, потом завтракали, обедали, ужинали… Но от всего этого Ваську брала одна скука…
Дома и то было веселее! Мать скажет: «Сбегай в булочную за хлебом…» А в булочной — ой-ёй-ёй! — чего только не наглядишься! Или мать велит потрясти половики. Тоже неплохо — трясёшь, а пыль столбом
