— Вижу, государыня-царевна, а только на Ивановской площади дьяки о кончине государевой объявили, нового царя выкликнули. Того гляди, в колокола на Ивана Великом ударят.
— С ума спятил, Языков!
— Спятишь, государыня-царевна. Да ты сама в переход выйди, оконце отвори — все как есть услышишь.
— Погоди, Марфа Алексеевна! Кого выкликнули-то, Иван Максимович? Чего замолчал-то.
— Имя через глотку нейдет… Поверишь, Софья Алексеевна, сил нету. Его, проклятого, его…
— Неужто Петра?
— Его и есть, Нарышкина.
— Нет! Нет! Господи, да что же это!
— Святейшего позвать! Владыку! Немедля! Пущай на площадь идет, пущай скажет, навет это, навет злобный! За такое казнить, лютой казнью казнить! При живом-то государе! Сама его сыщу, из-под земли достану!
— Уймись, Софья Алексеевна! Уймись, царевна-сестрица. Куда тебе-то бежать, на то люди есть.
— Люди! Вон что твои люди сделали! Богом клянусь, достану проклятых!
— Потом доставать станешь. Иван Максимович, за патриархом беги, ему скажи, а стрельцы чтоб дьяков взашей гнали.
— Где там, государыня-царевна Марфа Алексеевна, святейший и благословил в колокола ударить. В собор он пошел, духовенство велел собирать.
— Иоаким?!
— Он с Иваном Кирилловичем Нарышкиным вышел — мои люди видели. Об руку шли, торопились. Что делать-то теперь? Что делать?
— У Софьи Алексеевны спросить решил, Языков? Не поздненько ли про царевну вспомнил? Когда понял, что житью твоему сладкому конец приходит? Теперь уж каждый за себя, боярин. Теперь защиты не ищи — каждый тебе обиды свои припомнит.
— Испить… испить бы…
— Никак государь-братец очнулся, Марфа Матвеевна? Водицы просит.
— Он еще шепчет, царевна матушка. Тихо-тихо так.
— Что шепчет-то, послушай?
— Что бы ни шептал, все едино, Марфа Матвеевна с ним побудет, сестрицы. Нам торопиться надо.
— Чего уж теперь-то.
— Теперь-то самая пора за ум браться. Вишь, пока мы тут при постели государевой были, как Нарышкины-то извернулись. Откуда о болезни государевой только узнали, кто донес. Говорила, у Натальи везде соглядатаи есть. Хитра, проклятущая, ой, хитра.
— Водицы… Агафья… Агафьюшка…
— Вишь, опять заговорил государь-братец. Может…
— Ничего не может, и думать оставь, Катерина Алексеевна. Забыла, что лекари сказали, да и духовник рукой только махнул. Ты на руки-то погляди: прибирается ведь государь-братец, в дальнюю дорогу собирается.
— В колокол ударили!
— Торопятся. Долго ждали, теперь своего не упустят.
— Еще ударили! Господи! Неужто время нарышкинской державы пришло? Что ж мы-то проглядели…
— Вот что, Марфушка, делать надо — к стрельцам идти. Они к Нарышкиным никогда не склонялись.
— И что из того теперь-то?
— А то — рассказать, что жив еще великий государь, что неправедно Нарышкины престол уворовали.
— Так ведь все едино помрет Федор.
— Помрет, а смятение в умах-то останется. Может, сейчас взбунтуются, может, позже. Главное, что теперь каждого начальника их в государеву опочивальню привести можно — своими глазами кривду нарышкинскую увидит.
— Агафьюшка… Ага…
— Ишь, покойницу зовет.
— К молодой жене не привык еще. А может, покойницу больно любил — забыть не может.
— Аль она за ним пришла.
— Почем нам знать. О деле, о деле думай, Марфа Алексеевна. Я к чему говорю — за помощью к стрельцам идти надо. Кто здесь под рукой? Тараруя позвать немедля надобно. Ненавидит он Нарышкиных, люто ненавидит.
— Государыни-царевны, беспокоится что-то великий государь. Не прикажете ли лекаря кликнуть. Может, помочь.
— Отчего же — и лекаря позвать стоит. Пусть видит. Нам свидетели, ой, как нужны. Распорядись, царица.
— А дальше, дальше-то что задумала, Софья Алексеевна? Ведь к присяге уже боярство приводить начали. Слышь, колокол так и гудит, хоть волком вой.
— Выть-то всего проще. О другом подумай, Марфа Алексеевна, царский венец к голове не прирастает. Сегодня держится, завтра и упасть может. А у нас и другой ход есть: почему Милославских обошли, почему Иоанна Алексеевича обидели? И для святого покоя всегда лучше, чтобы два брата на престоле были — пусть Петр, но и Иоанн. Вот оно когда власть у нас в руках окажется! Оба малы, оба сами править не могут. Тут без старшего из царской семьи не обойтись.
— А ну как Наталья правительницей объявится?
— Сторонников у Нарышкиных не хватит. Родня голая да босая. С нашей не сравнится.
— Значит, думаешь, кто из нас?
— Ничего пока не думаю. Думать еще будем, крепко думать, а пока к стрельцам пойдем.
— Государыни-царевны, куда ж вы? государь вот…
— Скоро возвернемся, Марфа Матвеевна, не бойся.
— Одна-то с государем? Вон все царевны прочь идут. А я-то, я как же? Боязно мне, мочи нет.
— Твое место здесь, царица. Потерпи. Может, и недолго осталось. Все в руце Божьей. А ты, Михайла Алегукович, государя не оставишь?
— Последний вздох его приму, никуда не отойду.
— Вот и ладно. Слыхал ты, князь Черкасский, каково Нарышкины с законным государем обошлись, да и святейший вместе с ними? Святейший!
— Что ж, государыня-царевна Софья Алексеевна, за жизнь человеческую чего только не навидишься. Я за одного себя в ответе. Любил государя всю его жизнь, неужто в кончине изменю?
— А что я толковала о стрельцах…
— Прости, царевна, туговат я на ухо — чужого шепота не слышу. Так-то оно на свете жить легче.
— Твоя правда, Михайла Алегукович. Лишнее знанье — лишние слезы. Спасибо тебе, князь.
— И еще тебе скажу, царевна Софья Алексеевна, мужчиной бы тебе в царской семье родиться, прости на дерзком слове. При твоем-то уме! Вот только в Посольском приказе сейчас объявительные письма ко всем иностранным государям о вступлении на престол царевича Петра Алексеевича писать учнут, так торопиться с ними, сама рассуди, может и не след. Месячишка-другой погоды не сделает, а кто знает, что за это время случиться может. А с подьячих за задержку невелик спрос.
— Даст Бог, не пожалеешь ты о своих советах, князь. В должниках у тебя ни я, ни сестры не будем.
Наконец-то одна царевна Марфа в своей палате. Хоть с мыслями собраться.
Еще, почитай, пять часов государь-братец прожил при новом-то государе. Целых пять. Под конец метаться начал. Все слова какие-то выговорить хотел. Иной раз вроде Агафью покойную кликал. Глаза откроет. Мутные. Застекленевшие. Нет-нет слеза бежит. Может, от боли. Может, от мысли. На Марфу
