Арнольф, Орас.
Орас (про себя).
Никак не разберу, кто это может быть. Арнольф (думая, что он один).
Кто ж думал… (Заметив Ораса.) Кто идет и чем могу служить? Орас.
Сеньер Арнольф? Арнольф.
А вы? Орас.
Орас. Мое почтенье! Я к вам хотел идти просить об одолженье. Встаете рано вы! Арнольф (в сторону).
Его, его черты! Не наважденье ли? Не страшные ль мечты? Орас.
Я в передряге был — и, признаюсь, немалой, И небо милость мне особую послало, Что с вами встретился я в этот самый миг. Я вам могу сказать, что я всего достиг, О чем бы ни мечтал любовник самый смелый, Но тот же случай мог и погубить все дело. Не знаю, кто узнал — моей тут нет вины, — Что мы с Агнесою увидеться должны, Но в час, когда я был почти у самой цели, Ко мне какие-то буяны подлетели, Их палок первый взмах меня врасплох застал, Вмиг оступился я и с лестницы упал. Но этим спасся я, иначе не ушибы — Удары палками мне угрожать могли бы. Но те — ревнивец мой меж них, конечно, был — Решили, что удар меня на землю сбил. А так как долго я не мог от сильной боли Ни встать, ни двинуться и замер поневоле, Они подумали, что насмерть я убит, Что им несдобровать, что им беда грозит. До слуха моего слова их долетали; Друг друга упрекать они в убийстве стали И в полной темноте, судьбу свою кляня, Пощупать подошли — что, жив ли я? — меня. Представьте: я лежу средь темноты полночной, Фигуру мертвеца изображая точно! Они тотчас ушли, испуга не тая. Но только что уйти подумывал и я, Агнеса, вне себя от этой смерти мнимой, Уже спешит ко мне в тоске неодолимой, Затем что, спор людей услышав из окна, Словами их была встревожена она, А так как в суете забыли о надзоре, Она легко могла ко мне спуститься вскоре. Когда ж увидела, что я и жив и цел, Восторг ее душой великий овладел. Что ж было всех ее волнений завершеньем? Она вняла вполне своей любви внушеньям, Решила навсегда оставить прежний дом И мне доверила судьбу свою во всем. Судите ж, оценив поступок сей невинный, На что ее толкал безумца гнев бесчинный, Какой опасный путь в тот час ей угрожал, Когда бы я ее не столько обожал! Но слишком чистый жар в моей душе пылает: Кто любит — милой зла вовек не пожелает; Достойны прелести ее судьбы иной, И разлучит теперь ее лишь смерть со мной. Отец союзом тем, быть может, возмутится, Но, верно, гнев его со временем смягчится: Столь нежным прелестям уступит и отец И согласится сам смириться наконец.
