– Он не смог этого сделать. Когда он тебя нес, книга выскользнула из твоего кармана и упала вниз. Если я все правильно понял, книга попала на террасу, то есть достаточно далеко, и он не мог решиться пойти туда. Ему пришлось выбирать: спасать тебя или мои трактат. Конечно, он не мог поступить иначе.
Я этого не понимаю… Все шло хорошо, а потом… какое-то безумие, – изумленно пробормотал я. – А почему он отнес меня сюда, а не домой?
Это очень просто; он не знает, где ты живешь.
Я по-прежнему чувствовал себя несколько сбитым с толку. Потребуется время, чтобы вихрь недоумения и разочарования улегся на дно моей души и я полностью пришел в себя. Наша решимость, старания, страх… все было напрасным. Мы потеряли книгу Атто. Внезапно я кое-что вспомнил.
– Синьор Атто, пока я спал, я слышал, как вы что-то говорили.
– Возможно, я рассуждал вслух.
– Вы говорили что-то о необъяснимых смертях, заговоре или о чем-то в этом роде.
– Правда? Я не помню. А теперь отдохни немного, мальчик мой, если тебе это будет угодно, – сказал он и встал.
– Вы хотите пойти в город, чтобы вместе с другими гостями осмотреть дворец Спады?
– Нет.
– Вы не хотите идти? – удивился я.
Мне подумалось, что Атто, скорее всего, боится встретиться с Албани, ведь, возможно, какой-то санпьетрино уже забрал книгу Атто по приказу Забаглии и прямо в этот момент передавал ее черретанам, которые отнесут книгу великому легату, то есть Ламбергу. А Ламберг уже отдаст книгу секретарю Бревена.
– Сейчас неподходящий момент, – ответил Атто. – Мне бы хотелось полюбоваться великолепием дворца Спады при дневном свете, но у нас есть дела поважнее.
Погода немного ухудшилась. Резкий теплый порыв ветра ударил нам в лицо. Мы поднимались по винтовой лестнице на палубу «Корабля».
Приготовления к нападению потребовали довольно много времени. Перебрав все возможности, мы выбрали только самое необходимое: пистолет аббата, длинный кинжал, который я спрятал у себя в штанах, и, наконец, сеть, такую же, какой гости пользовались три дня назад во время охоты. Так мы могли удерживать противника на расстоянии, поранить его при возможном (несомненно, ужасном) столкновении или опутать сетью грубых веревок.
Мы расположились перед дверью домика, но ноги у нас подгибались от волнения.
Переглядываясь, мы пытались приободрить друг друга. Атто, шедший первым, взялся за ручку входной двери и повернул ее. Внутри царила полутьма и было тихо.
Мы прождали почти минуту, ничего не говоря и не шевелясь.
– Я пойду вперед, – наконец проговорил Мелани, взялся за пистолет и проверил, готов ли тот к выстрелу.
Я кивнул, схватившись за кинжал и поправив сеть на левом плече, готовый бросить ее при первой же возможности. Атто зашел внутрь.
Едва переступив порог, он прислонился спиной к левой створке двери, чтобы уменьшить зону нападения. Жестом он приказал мне идти вперед, и я повиновался.
Так я еще раз оказался в этой норе чудовища, прижавшись к дрожащему Атто. Несмотря на почтенный возраст, уже не столь ловкие движения и не такие зоркие глаза, Атто, тем не менее, не утратил львиного мужества, ведь он вел себя как первый мушкетер короля всех христиан (и, очевидно, чувствовал себя именно так).
Свет, и без того приглушенный копотью на окнах, был в этот раз еще слабее, из-за облаков, затянувших небо. В центре домика, насколько я помню, находились две колонны.
Если
И тут я увидел
В противоположном углу домика, за двумя колоннами у правого окна, у стены что-то шевельнулось. Что-то, напоминавшее руку, но чудовищно деформированное, покрытое чешуйчатой змеиной кожей. Оно отреагировало на притопывание Атто. Чудовище было там.
Из-за колонн мне было плохо видно, нам нужно было пройти подальше вперед, чтобы понять, как пошевельнулся этот монстр и как, черт побери, ему удалось так замаскироваться у стены. – Стой. Ничего не делай, – неслышно прошептал мне Мелани. Минуту, а может, и две, мы оставались совершенно неподвижными. Рука тетракиона не двигалась, как и его чудовищная ладонь. Дверь была открыта. И мы, и чудовище могли сбежать, но ни одна из сторон не решалась на этот шаг. Воздух в домике был влажным от проникавшей через крышу воды и слоев селитры, покрывавшей стены крошечной комнаты. Он становился еще тяжелее и удушливее от нашего дыхания, от мраморной тишины, скрывавшей все, и столь материального, столь ощутимого страха.
Пока все это происходило (на самом деле не происходило ничего, кроме безумного биения наших сердец), внутри меня разразилась другая битва – битва против себя самого.
Я сдерживался изо всех сил, но понял, что, несмотря на серьезность положения, рано или поздно придется сдаться. Нельзя было этого делать, но я не мог справиться с собой. В конце концов я не выдержал. Мне нужно было почесать нос, чтобы предотвратить худшее – чихание.
Я так и сделал.
Ни на одном из человеческих языков невозможно передать ощущение глубочайшего ужаса, обуявшего меня, когда я увидел, как рука чудовища совершенно синхронно со мной поднялась и приблизилась к своему кошмарному, хоть и скрытому за колоннами лицу. Меня охватило мучительное сомнение.
– Вы это видели? – шепнул я Атто.
– Оно шевельнулось, – обеспокоенно ответил он.
Теперь я хотел предпринять вторую попытку. Я поднял ту же руку и пошевелил пальцами. Затем ритмично подвигал ногой взад-вперед. Под изумленным взглядом Атто Мелани я наконец-то двинулся вперед и подошел к двум колоннам, чтобы освободить свой взгляд как от материальных, так и от духовных преград и познать тайну, столь жестоко опутавшую наши души цепями.
– Это просто безумие. Мальчик, я запрещаю тебе рассказывать эту историю кому бы то ни было! – воскликнул Атто, не отводя взгляда от зеркала. – Я имею в виду, до тех пор пока мы не проясним все загадки, – исправился он, стараясь скрыть истинную причину своего приказа – стыд.
Он еще раз прикоснулся к волнистой поверхности кривого зеркала, с изумлением наблюдая, как пальцы, запястья, фаланги и ладонь раздувались или сжимались, а то и искривлялись в невероятных направлениях.
– Я видел нечто подобное во Франкфурте очень давно, когда кардинал Мазарини послал меня на тайные переговоры. Но у того зеркала не было такого… кошмарного действия, как у этого.
Мы видели не тетракион, как нам казалось ранее. Бенедетти, остроумный и гениальный создатель «Корабля», оборудовал стены этого домика кривыми зеркалами, чтобы повеселить гостей. В темной, страшной атмосфере маленькой комнаты кривые зеркала превращали отражения людей в страшные чудовища. Когда я чесал нос, то заметил, что пугающий меня тетракион слишком уж точно повторил мой жест, да и все остальные мелкие движения воспроизводились монстром без малейших искажений. Это могло быть лишь мое отражение, искаженное кривизной зеркала.
Находясь под впечатлением от рисунка чаши Капитор, голоса Альбикастро, долетавшего до нас необъяснимым образом, и рассказов Атто о безумной Капитор, мы поверили, что видим тетракиона, когда впервые вошли в этот домик и узрели противоестественное существо с четырьмя ногами и двумя головами (на самом деле это были наши с Атто отражения, просто мы стояли слишком близко друг к другу). Нас окружали кривые зеркала. Я услышал, как Атто повторил:
