ближайшему монастырю или приходу и стоят «впусте», без священника, без служения, ин- де «одиноко вдали от всякого селения», в соседстве лишь со сторожевою избою. Другие монастырские церкви разобраны и перенесены на новые места в селения. Иные разобраны и проданы от казны; некоторые отданы в окрестные монастыри или села на возобновление колокольни или ограды. Документы выставляют более жалкую участь двух монастырей: деревянная церковь одного из них, наравне с колокольней и бывшей монастырской мельницей, с архиерейского разрешения перевезена в «большой» монастырь для топки печей; церкви другого монастыря уступлены городу под магазин» [648]. В результате на местах многих старинных, еще из летописей известных обителей остались лишь развалины в буквальном смысле слова. «Следы бывшего Лисицкого монастыря, равно и многих других, очень заметны по оставшемуся от него кургану», — пишет известный исследователь новгородских древностей архиепископ Макарий (Ми- ролюбов)[649]. «После упраздненной Спасской пустыни строение распродано, церковь перевезена в село и в 1766 г. на месте ее уже оказались кучи щебня да знаки бывшего монастырского строения», — это уже свидетельство из Орловской епархии[650].
Подводя итог, А. С. Пушкин в «Заметках по русской истории XVIII века» писал: «Екатерина явно гнала духовенство, жертвуя тем своему неограниченному властолюбию и угождая духу времени. Но, лишив его независимого состояния и ограничив монастырские доходы, она нанесла сильный удар просвещению народному. Семинарии пришли в совершенный упадок. Многие деревни нуждаются в священниках. Бедность и невежество этих людей, необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них саму возможность заниматься важной своею должностью. От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии. Жаль! ибо греческое (православное. —
«Заметки» А. С. Пушкина принадлежат к ранним его произведениям, позже великий поэт и историк России во многом изменит слишком категоричное, юношески задорное отношение к наследию «матушки Екатерины». Преувеличенным представляется и его мнение о значении закрытых в 1764 г. монастырей для российских духовных семинарий и вообще для просвещения. Тем не менее, если мы вспомним, что действительно за каждой уничтоженной обите- лью стоят века народной памяти и религиозного творчества, чудотворные иконы и крестные ходы, древние погосты, предания и народные легенды, то придется согласиться с поэтом в негативной °Ценке содеянного ученицей Вольтера и Дидро.
Но, как сказал апостол, где умножится грех, там преизобилует благодать. Тот же XVIII век, который отмечен петровскими, биро- новскими и екатерининскими гонениями, памятен в анналах церковной истории также и рождением Саровской пустыни[652] и Голгофо- Распятского скита на Анзере[653], восстановлением иноческой жизни на Валааме[654], подвигами Тихона Задонского и Серафима Саровского, трудами по возрождению монашества митрополитов Гавриила (Петрова) [655] и Платона (Левшина)[656], наконец, литературной и старческой деятельностью преподобного Паисия Величковского — инициатора подлинной аскетической реформы русского монашества.
ПАИСИЙ ВЕЛИЧКОВСКИЙ И ЕГО «ДОБРОТОЛЮБИЕ»
«…Бога стяжи и не востребуеши книги», — глубоко и точно на все времена сказал великий византийский мистих X века, учитель Симеона Нового Богослова, Симеон Благоговейный. В земной нашей грешной истории книги остаются «невостребованными», как правило, отнюдь не в периоды полноты опытного Боговедения, но как раз напротив — в эпохи его оскудения.
Об одной из таких книг, признаваемых «событием не только в истории русского монашества, но и русской культуры»[657] и даже «фундаментальной книгой культуры европейской»[658] и совершенно, однако, обойденной вниманием исторической и богословской отечественной литературы, и пойдет ниже речь.
В Венеции в 1782 г. был отпечатан на греческом языке фолиант с не очень, на первый взгляд, понятным названием «Филокалия священных трезвенников» — в двух частях единой пагинации, без указания имен составителей, но с обязательной «ктиторской» пометой о финансировании издания князем Иоанном Маврокордатом, представителем одной из знатных фанариотских семей. Мы знаем теперь, что издание подготовлено было известными деятелями православного возрождения в Греции митрополитом Коринфским Мака- рием Нотарой и его помощником преподобным Никодимом Свя- тогорцем[659].
Одиннадцать лет спустя книга с русским калькированным названием «Добротолюбие», хотя не вполне идентичного содержания, пришла в Россию, где ее ожидали и больший успех, и еще более удивительная судьба[660].
На титульном листе первого российского (кириллического) издания торжественно значилось: «Добротолюбие или словеса и гла- визны священного трезвения, собранные от писаний святых и бого- духновенных отец, в нем же нравственным по деянию и умозрению любомудрием ум очищается, просвещается и совершен бывает. Перевод с еллиногреческого языка». В выходных данных читаем: «Повелением императрицы Екатерины Алексеевны всея России при наследнике ее… Павле Петровиче… благословением же Святейшего Правительствующего Синода, напечатася книга сия… в царствующем великом граде Москве. В лето от сотворения мира 7301. От Рождества же по плоти Бога Слова 1793, месяца майя».
У истоков монашеского Возрождения XVIII в. стоял преподобный Паисий Величковский[661]. Его имя не значилось ни на первом, ни на последующих московских изданиях Добротолюбия, но на Поместном соборе Русской Православной Церкви, посвященном 1000–летию Крещения Руси, он был причислен к лику святых как «подвижник Добротолюбия», который «верных научил ум к Богу возводить» и сердцем совершать Иисусову молитву. Именно так сказано в основном литургическом документе его прославления — в тропаре Преподобному.
…Таинственная книга — Церковный Устав. Каждый день за службой читается в церкви, что кому «на роду написано». Паисий, в миру Петр Иванович'Величковский, родился в год Кириопасхи (когда Воскресение Христово совпадает с Благовещением) - знаменательный и «урожайный»: его сверстниками будут Григорий Сковорода и Паисий Хилендарский. В день рождения, 21 декабря 1722 г. (пятница 32–й седмицы по Пятидесятнице), на утрени было положено чтение: «Входящий дверью есть пастырь овцам» (Ин 10,2). В день смерти, 15 ноября 1794 г. на утрени читали: «Паси овец моих» (Ин 21, 16–17). И на литургии — о «пропавшей овце» и «потерянной драхме» (Лк 15, 1–10). От купели до гроба — единая тема пастырства…
Мы не можем останавливаться здесь на всех перипетиях жизненного пути Паисия. Они неплохо известны, благодаря открытой А. И. Яцимирским и изданной недавно А. — Э. Н. Тахиаосом «Саморучной повести», т. е. «Автобиографии»[662], а также Житию, написанному старейшим из учеников Паисия Митрофаном и изданному в переделке схимонаха Платона в 1836 г. В 1845 г. в редакции старца Ма- кария Оптинского оно было напечатано И. В. Киреевским в журнале «Москвитянин» и вышло затем в Москве (двумя подряд изданиями в 1847 г. и третьим в 1892 г.) в составе известной книги «Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского»[663] .
Детство в Полтаве, где отец, дед и прадед были потомственными протоиереями, пять лет — в младших классах Киево–Могилянской академии, затем — странничество по монастырям и скитам Малороссии в поисках иноческого подвига и старческого руководства. В 1741 г.. в праздник Преображения, он стал рясофорным монахом с именем Платон, в 1743 г. уходит в Молдавию, где подвизается под Руководством старцев Михаила Трейстенского и Василия Поляно- мерульского (сочинения последнего будут изданы оптинцами в вышеуказанной книге вместе с трудами Паисия). Проведя здесь три го- Да и изучив молдавский язык, Платон в 1746 г. отправляется на Афон, где принимает (в 1750 г.) пострижение в мантию с именем Паисий и становится (с 1756 г.) руководителем небольшой иноческой общины смешанного этнического состава. В 1763 г. возвращается в «двух кораблях» в Молдавию с братией в 60 человек (большая часть, молдаване, в одном корабле, меньшая, украинцы и русские с самим Паисием — в другом).
