— Я говорю: никаких собак, сэр.
— Но это моя собака-помощник.
Она окинула Вторника взглядом, сжав губы.
— Это не собака-помощник.
— Что?
— Я говорю: это не собака-помощник, сэр.
— Нет, Вторник — моя собака-помощник. Видите, у него жилет. Видите, у меня трость.
— У собак-помощников не бывает таких жилетов. У них шлейка с ручкой, за которую можно держаться.
— Это поводырь, — возразил я, стараясь держать себя в руках. — А у меня собака-помощник для инвалидов.
— Сэр, я узнаю собаку-помощника, когда увижу, и этот пес к таким не относится.
Я вытащил мобильник.
— Тогда я звоню копам, — зло сказал я, — потому что я не сойду с этого автобуса.
Я весь взмок. Нехило. В Нью-Йорке стояла зима, градусов тридцать за окном, но у меня по загривку стекал пот. Я пытался произвести впечатление на красивую умную девушку, единственную, с которой я заговорил за последний год, но даже в автобус сесть не мог. Мало того что пришлось взять с собой Вторника. Я люблю его, но когда мужчине приходится брать с собой золотого ретривера просто для того, чтобы не съехать с катушек, этот мужчина вряд ли кажется подходящим кандидатом на роль кавалера.
Я посмотрел водительнице прямо в глаза. Я держал в руке телефон. Больше выходов не было. На свою даму я взглянуть не мог. Не мог даже голову повернуть в ту сторону, потому что знал: все пассажиры автобуса пялятся на меня, и моя одурманенная ПТСР голова начинала кружиться.
— Пожалуйста, — тихо попросил я. — У меня свидание. Пожалуйста, впустите меня.
— Нет, сэр, — громко сказала она, пытаясь меня унизить.
— Тогда я звоню в полицию, — гневно заявил я, — потому что вы нарушаете мои права. Надеюсь, вы сумеете объяснить своему начальнику, почему вы не пустили инвалида в автобус.
Она злобно посмотрела на меня, подождала полминуты, надеясь, что я отступлю, а потом рыкнула и позволила мне пройти. Меня подташнивало и, наверное, трясло, но я победил. Я все-таки сел в городской автобус.
— Держись. Луис, — говорил я себе, заняв место рядом с девушкой и усадив Вторника между коленей. — Держись.
— Ты как?
Я глубоко вздохнул, погладил ретривера по голове.
— Нормально, — сказал я. — Случается такое иногда. Правда, Вторник? Правда, мой хороший?
Я говорю с ним, когда нервничаю, даже посреди диалога.
— Мне так жаль.
— Да ладно, — сказал я.
И посмотрел на нее. Умная, красивая, понимающая. Она улыбнулась, погладила мою руку и…
— Это никакая не собака-помощник.
Я поднял голову. Это была водительница. Она разговаривала с женщиной на переднем сиденье (возможно, это была ее подруга), но нарочно повышала голос, чтобы слышал весь автобус.
— Держись, Луис.
— Надеюсь, тебе понравится ресторан…
— Я уже давно вожу автобус, — продолжала водительница, явно вознамерившись меня унизить. — Я знаю, как выглядят собаки-помощники.
Мой разум крошился.
— Думаю, тебе… э-э… понравится, тебе понравится…
— У собак-помощников шлейка с ручкой.
Это был словно голос ПТСР, включающийся в моей голове и воскрешающий в памяти предательства.
— Никакой не помощник. Помощников я знаю.
Она оскорбляла меня и даже не думала прекратить.
— Он думает, я не знаю помощников. Все я знаю.
— Я не глухой, — сказал я погромче. — У меня другая инвалидность.
Некоторые пассажиры засмеялись. Вторник повернулся и коснулся меня носом. Я обхватил его за шею, и пес прижался к моей груди. По реакции Вторника я понял, что эту фразу я прокричал. Эта водительница давила на меня, оскорбляла меня, провоцировала, чтобы я огрызнулся.
— Извините за собаку, — саркастично сказала она пассажирам на следующей остановке. — Этот мужчина утверждает, что это пес-помощник.
Я ушел в себя. Обнял Вторника и попытался задавить злость. Я чувствовал, что будет мигрень, но оттеснил ее. «Всего пара часов, — подумал я. — Пара часов, и все».
Мы добрались до ресторана, но распорядитель, знавший Вторника, в тот вечер не работал, поэтому пришлось объяснять, что это мой пес-компаньон, что ему не просто можно пройти в ресторан, а не пускать его просто незаконно. Я разозлился сильнее, чем стоило бы в такой ситуации, но беда не приходит одна. Когда я вошел, я был стеснен — хуже некуда. В голове гудели удары, от напряжения подташнивало. Такой важный для меня вечер — и все наперекосяк. В тот миг я не мог отделить вежливый отказ найти для меня место в ресторане от низких оскорблений в автобусе — или от того, как меня выставили из столовой, не успел я дожевать свой гамбургер, или от того, как владельцы магазинов, которым я доверял, сказали мне, что больше не хотят иметь со мной дела, или от того, как якобы союзники яростно напали на меня с ножами в Аль-Валиде.
Я хотел нормальной жизни. Вот и все. Нормальной жизни. Вторник вселил в меня веру, что я ее добьюсь. И я добился бы. Легко. Но само присутствие Вторника, без которого моя мечта не могла осуществиться, одновременно и отнимало у меня возможность жить, как все.
С этой девушкой мы больше не виделись. После ужина я попрощался, позвонил в транспортную службу и поехал домой (что шло вразрез с джентльменским воспитанием). Она была вежливая и понимающая, но через несколько дней прислала мне мейл, в котором написала, что не хотела бы больше встречаться. Мне и без того было нелегко впервые открыться для общения с человеком. А теперь, после этого позорища в автобусе? После того, как я едва высидел этот ужин? После отказа? С меня хватит.
Атомная бомба взорвалась в моей голове, подпитанная отчаянием и разочарованием, и мигрень была так сильна, что я несколько дней не в силах был подняться с постели. Даже Вторник не мог меня утешить. Но он каждую минуту был рядом, пока я наконец не набрался сил и не выкарабкался из постели среди ночи. Я повел пса в Рэйнбоу-Парк и бросал теннисные мячики о бетонную стену со всей злости, до изнеможения — пока мы со Вторником не задымились, как паровоз.
Только через год с лишним я осмелился пригласить девушку на свидание.
Глава 18
РУЧКА ДЛЯ ВТОРНИКА
