— Что такое сфалерит?
— Это десульфурированная руда спелтера, смешанная с углем и солью. Но вы скоро увидите спелтер. Сейчас будут разливать металл…
Зал по выплавке спелтера — одно из самых эффектных зрелищ в промышленности. Я стоял в длинном темном ангаре. Он был освещен тысячами нежно окрашенных языков пламени.
Разлив металла осуществляется четыре раза в день.
Чтобы получить одну тонну спелтера, нужно израсходовать четыре тонны угля.
Все готово к разливу металла. Рабочие подходят к муфелям и убирают заглушки. Из печи выливается тонкий поток вещества, очень похожего на ртуть.
Ну наконец-то — спелтер!
Металл сразу же разливается в квадратные формы. Там он быстро твердеет и превращается в голубоватый слиток — цинк.
Процесс является химическим экспериментом в гигантских масштабах.
— Как используют спелтер? Он — основа всех гальванических процессов.
После прогулки по заводу я подумал, что процесс обжига и дистилляции, в результате которого из коричневой пыли получается одна неприятная жидкость и один очень красивый металл, показался бы алхимику еще более странным, чем древние сказания.
Старые женщины, сидящие на субботнем базаре Суонси, словно ждут, когда их напишет Рембрандт. На них черные шляпы, шали и передники. Узловатые руки покоятся на корзинах с вареными сердцевидками.
Если пожелаете съесть моллюсков, женщины опустят во влажную массу блюдечко, возможно, взятое из игрушечного набора, и подадут нечто, от чего вы получите либо удовольствие, либо неприятные ощущения. Старушка улыбнется вам и предложит уксус из бутылки с отверстием в пробке. Цена — один пенни.
Эти жрицы великого бога Несварения желудка летом торгуют сердцевидками, а зимой — мидиями. Они с полуострова Гоуэр. Интересно посмотреть, как они отыскивают сердцевидок.
Над раскинувшимися на многие мили песками и над солеными речушками гуляет морской ветер. Во время отлива речки можно перейти вброд. На противоположном берегу вздымаются черные дымные здания сталелитейного завода Лланелли.
Странный фон для картины, которая, возможно, существовала на заре истории.
Я видел, как люди стояли у каменной стены в ожидании отлива. Их было около двухсот, в основном женщин, молодых и старых. Почти все приехали на ослах. Они напомнили мне племя бедуинов. На головах шали, закрепленные на висках лентой. Так они защищают лица от ветра, который временами налетает с Гоуэра (арабы схожим образом закрываются в пустыне от песка).
Почти на всех женщинах легкие туфли на резиновой подошве и черные шерстяные носки. Они глядят на море, дожидаясь того момента, когда можно будет отправиться к местам скопления сердцевидок.
Гонки по песку — дикое и забавное зрелище. Молоденькие и старушки потрусили вперед, верхом на ослах. Я поспешал за девицей по имени Мириам. Она распевала валлийские песни, несмотря на дувший в лицо ветер. Молодая и просоленная, как сельдь Бисмарка. Глаза ее были с поволокой, как у лани, а руки — сильные, как у воина.
— Да, жизнь тяжела, — сказала Мириам, — за несколько шиллингов в неделю приходится барахтаться в песке, а зимой, когда созревают мидии, терпеть ветер, дующий с моря. Трудно дышать, пальцы замерзают — не согнуть.
— Кто эти женщины?
— Жены и дочери шахтеров.
Мне вспомнилось, что женщины Норфолка добывали сердцевидок на протяжении многих столетий. Мужчины никогда или крайне редко занимаются этим промыслом. Считается, что это женское дело.
— Почему старые женщины прячут лицо под шалью, когда видят фотоаппарат?
— Потому что это плохая примета, — объяснила мне пожилая валлийка.
Получасового сбора сердцевидок вполне достаточно для большинства людей.
Женщины спешиваются, стреноживают ослов веревками и начинают рыться в песке в поиске моллюсков. Сердцевидки прячутся на глубине около дюйма. Каждый прилив приносит новый урожай. Сборщицы острыми серповидными железными крючьями быстро разрывают песок. Они подтаскивают моллюсков скребком и укладывают в сито. Морская вода просеивает песок.
Работа утомительная, от нее болит спина. Старые и опытные сборщицы учат молодых девушек своему искусству. Они показывают, как можно сберечь силы, как скрести и обрезать раковины без лишних усилий.
Мириам громко пела о чем-то далеком, о том, что случилось в Уэльсе много лет назад.
Женщины возвращаются — пока не начался прилив — с тяжелыми корзинами моллюсков. Движутся они намного медленнее.
Некоторые продают сердцевидок в раковине — так, как собрали, другие варят моллюсков, а потом продают; некоторые варят и вынимают из раковин…
Я сделал ошибку, купив большое количество моллюсков. Попросил жену хозяина постоялого двора приготовить их для меня. Она поджарила их в сливочном масле с луком-пореем и подала с беконом. Думаю, человек, поедающий сердцевидки, испытывает то же удовольствие, что и щенок, грызущий надушенный банный коврик. Сердцевидка — нежная еда. Если бы эти моллюски стоили по шиллингу за штуку, их готовили бы в самых знаменитых ресторанах мира.
Но наступает момент, когда, поедая сердцевидок, начинаешь задумываться, не пора ли остановиться. Затем кладешь в рот одного или двух нежных моллюсков, наслаждаешься морским духом и… продолжаешь.
Посреди ночи к твоей постели на цыпочках подкрадывается дьявол и тяжело на тебя дышит. Ты пытаешься отодвинуться и проваливаешься в яму. Просыпаешься. Да, ты поступил неблагоразумно…
Полуостров Гоуэр входит в число самых изысканных областей Уэльса. Я приехал туда в солнечный день и оказался в краю золотого утесника, голубых бабочек и морского ветра. Этот восхитительный полуостров почти так же безлюден, как и самая дикая часть Сноудонии. Кажется, что ты на острове. У Гоуэра свои обычаи, свои традиции, своя речь и собственная индивидуальность.
Рыбацкая деревня Мамблз, конечно же, известна всем в Суонси. Многим ее хватает, и они не углубляются в Гоуэр. За Мамблз дороги бегут к веселым деревенькам, фермам, лесам и полям с цветущим утесником. Дороги эти непременно ведут к скалам и морю.
Две цивилизации представлены сборщицами сердцевидок и рабочими из Лланелли. Они смотрят друг на друга через полосу песков шириною две или три мили. Два разных народа живут на Гоуэре, как в Пембрукшире — англичане и натуральные валлийцы. На западе Гоуэра, как в Пембрукшире, полно мест с английскими названиями: Фернхилл, Нельстон, Олдуоллз, Рейнольдстон, Черитон, Овертон, Мур-Корнер, Пилтон-Грин.
«Если спросить у уроженца Порт-Эйнона, Миддлтона или Рейнольдстона о ком-то в восточном районе, вероятно, вам скажут: “Не знаю, он живет в Велшериз”, — пишет Брэдли. — Родной язык полудюжины английских приходов, изолированных в течение столетий, вызывает у меня особенный интерес потому, что в Пембрукшире я знал англичан, у которых отсутствует валлийская напевная интонация, хотя в Западном Шропшире и Херефордшире она встречается. Здесь, на куда более маленьком Гоуэре, я отмечал ее много раз, хотя она и слабо выражена.
Вот несколько примеров английского языка полуострова Гоуэр, на которые я обратил внимание, проживая в этой местности. Мне повезло: в качестве компаньона у меня был ректор Порт-Эйнона, уроженец полуострова и исследователь его традиций. Уроженец Гоуэра не просит вас сесть, он предлагает вам “опустить свой вес”. Такую идиому точно не понял бы толстый иностранец. Местный житель употребляет слово “clever” в том значении, в котором его использовали в старину и как до сих пор используют виргинцы — “приятный”, “симпатичный”. Нанизываются в цепочку одинаковые прилагательные. “Damp” (сырой) на Гоуэре произносится как “doune”,
