оставляли после исцеления. Когда источником пользовались женщины, снаружи вывешивали шляпу, потому что купались нагишом.
Позднее, лет шестьдесят назад, когда те немногие, кто узнавал об источнике, приезжали сюда и купались в костюме, местные жители страшно негодовали. Они говорили, что сорвут купальники с нечестивцев: мол, природа излечивает людей только в их естественном обличье! Слава богу, до рукоприкладства не дошло.
— Есть ли сведения об излечившихся?
— Систематических записей никто не вел. Источник до сих пор известен лишь местным. Если кто-то мучился от ревматизма, ему советовали искупаться в источнике. Один человек оставил письменное подтверждение того, что, когда пришел сюда, он был так болен, что не мог сам раздеться. После трех дней купания он мог поднять руки и расстегнуть воротник. Через три недели он вернулся домой здоровым и больше не страдал. Это было восемнадцать лет назад…
— Вы верите в будущее источника?
— А почему бы и нет? У нас вода почти такая же, как в Бате. Если о нас узнают, мы расширим бассейн. Сначала поможем деревенским больным, а потом — кто знает? — можем даже построить гостиницу…
Каждый день местные мечтатели спускаются к реке и смотрят на самый маленький курорт (и самый дешевый) в мире. Им грезятся отели, костыли и больные подагрой полковники.
Двести лет назад долина Рондда была, должно быть, такой же совершенной по красоте и такой же пустынной, как долины Северного Уэльса. Величественные горы, прорезанные лесистыми долинами, светлые ручьи, бегущие между деревьями… Черные города вытеснили деревья из долин и с горных склонов. Ныне здесь — все равно что Шеффилд, забравшийся на Шотландское нагорье. По долинам проложены трамвайные рельсы. Железнодорожные пути соединили города. Вы видите длинную череду угольных вагонов. Словно игрушечные поезда, ползут они к кардиффским докам. Кое-где сохранились маленькие изолированные оазисы красоты. Каждый человек, работающий в шахтерских городах Гламорганшира, обязательно знает место на расстоянии часовой прогулки пешком, откуда не видно труб.
В Понтипридде я увидел большую фабрику, которая выглядит так, словно появилась в начале промышленной революции. Причина, по которой она так выглядит, проста: способ ковки якорных цепей, металлических кабелей, буев и швартовых остается неизменным с восемнадцатого века.
Все, кто видел, как военный корабль бросает якорь, должно быть, дивились огромным цепям, медленно спозающим в море. Мне приходилось во время этой процедуры стоять на полубаке линкора «Родни», но я и не подозревал, что в Южном Уэльсе увижу кузню, в которой изготовляют эти могучие цепи.
Более ста лет назад некий лейтенант Ленокс выдвинул революционную идею — отказаться от старомодных веревок, к которым крепились якоря, и заменить их металлическими цепями. Над ним, разумеется, посмеялись. Но у него хватило мужества отстоять свое предложение: он решил сам изготавливать цепи! В те дни угольная промышленность Южного Уэльса находилась в зачаточном состоянии. Не было долины Рондда в ее современном значении. Не было долины Эббуи. Зато имелись сотни поверхностных разработок: люди более или менее легко добывали уголь из земли. Вокруг этих примитивных шахт и выросли литейные цеха.
В эту все еще прекрасную часть Уэльса (Юг был не менее красив, чем Север) металлические цепи пришли раньше стальных кораблей.
Я прошел в кузницу. Ей уже более ста лет, а технология нисколько не изменилась. Люди работают у наковален группами по 3 человека. Они изготавливают цепи толщиной в руку. Новое звено, раскаленное докрасна, вынимают из огня и щипцами укладывают на наковальню. У звена форма полумесяца. Когда его присоединяли к цепи, отверстие в полумесяце закрывалось.
Работа по изготовлению цепей — почти наследственное занятие. Изготовителями цепей рождаются, а не становятся.
— Тонны наших цепей лежат на дне моря, вместе с «Лузитанией», — сказали мне. — У нее была огромная цепь.
Если вам кажется, что изготовление цепи — всего лишь битье по раскаленному металлу, вам следует оценить поразительную скорость и мастерство, с которым рабочие изготавливают цепи меньшего размера. Металлические полумесяцы вынимают из печи один за другим, присоединяют к цепи, придают им форму, и цепь растет. Новое звено присоединяется к следующему прежде, чем металл остынет и потемнеет.
— Все дело в умении и опыте, — пояснил мне один рабочий. — Нужно научиться правильно бить по металлу, рассчитывать силу удара. Новичок может стучать часами, но у него ничего не выйдет. В каждой профессии свои секреты, передающиеся из поколения в поколение. Конечно, тяжко, но машина тут не справится. Мы гордимся своей работой.
Я ехал по Черной стране. Над шахтами крутились колеса подъемных машин. Здесь и реки, и ручьи — все черное. Из недр земли, моргая, выходили на свет черные мужчины.
Дорога поднимается к вересковой пустоши и туману. Даже в ясные дни над горной вершиной то и дело появляется, откуда ни возьмись, бродячее облачко, и несколько миль вы едете под моросящим дождем, скрывающим окрестности. Когда мгла рассеивается, вы спускаетесь с горного хребта в долину Хартбрейк- Вэлли — долину Разбитых Сердец.
Вы видите череду шахтерских городов, основанных чуть более ста лет назад во время клондайкской золотой лихорадки. Города эти выглядят неестественно. С ландшафтом их ничто не связывает. Они существуют только потому, что под ними, в земле, спрятаны сокровища природы.
В незапамятные времена, когда гибли первобытные леса, когда огромные деревья валились наземь и оставались гнить, эти террасы и дома, трубы и часовни, заводы и железнодорожные колеи уже числились в планах у Времени. Мертвые деревья, лежавшие глубоко под землей, должны были снова зацвести, и в результате появилась долина Разбитых Сердец.
Города очень похожи друг на друга. Они выросли неестественно, не так, как это должно происходить. Их собрали наспех. Трубы грозят небу тонкими пальцами. Под металлическими мостами бегут почерневшие реки. На запасных путях стоят сотни вагонов с углем. Пассажирский поезд, составленный из грязных вагонов (железнодорожные компании, кажется, специально приберегают их для шахтерских районов), отходит куда-то, словно спасаясь бегством. Должно быть, устремляется на поиски приключений.
Долина Разбитых Сердец пролегает к северу от шахт. Шахтерские долины Уэльса тянутся на север от Кардиффа, словно пальцы от ладони. Когда наступают трудные времена, рука немеет, пальцы опускаются. Первыми ощущают кризис самые северные города.
В долине Разбитых Сердец вы увидите шахты, трубы которых больше не дымят, и людей, потерявших работу. Им остается лишь кучковаться на перекрестках, потому что рождены они только для того, чтобы добывать уголь. Никакой другой работы они не принимают. Они расскажут о том, как вода заливает шахты.
Долина Разбитых Сердец поражена болезнью, которую принято называть «послевоенной депрессией». Города молча взирают на шахты, некогда дававшие им средства к существованию.
Но эти города, при желании путешественника, готовы обнажить истинную красоту, красоту гордости и терпения. Красота Северного Уэльса — это красота гор, рассветов и ночных туманов. Но на Юге вы видите женщин, старающихся сохранить домашний очаг, и мужчин, не теряющих надежду вопреки всему.
Если бы тысячи людей, весело шагающих по горным перевалам Сноудонии и посещающих руины мертвых замков, провели бы несколько дней на Юге, поговорили бы с местными, постарались бы войти в их положение, представили бы себе тяжесть их жизни, нация со временем проявила бы больше понимания и сочувствия к проблемам шахтерского Уэльса.
Валлийский горняк — гордый и тонко чувствующий человек. Он — я не побоюсь этого слова — истинный джентльмен. Я встречал его и в толпе, и наедине. Я видел его за работой; сидел у его очага и часами с ним говорил. Меня часто посещает такая мысль: а если бы я вошел в шахту в четырнадцать лет и проработал бы под землей до зрелого возраста — сумел бы я сохранить любознательность среднего валлийского шахтера?
