совершеннолетие не лишило их возможности жить поближе к родительскому дому.
Но солдатские дети имели и свои привилегии: пока отец служил, члены семьи получали из казарм особые порции каши; когда же отец помирал, детям выдавались «сиротские деньги».
Говоря о воспитании, характере и судьбе солдатских детей, мы не должны забывать, что в настоящем очерке речь идет главным образом об эпохе Николая I. Типичность потомков николаевских солдат, правда, не исчезла еще до нашего времени, но в некоторых отношениях она успела потерять свою интенсивность. Уже в начале царствования императора Александра II издан был указ, оказавший сильное влияние на судьбу еврейского населения внутренней России. 26 августа 1856 г. останется надолго в памяти русских евреев. В этот день еврейская семья получила законную гарантию в том, что от нее не будут отрывать малолетних сыновей, что ее члены будут приниматься в военную службу тех же лет и качеств, кои определены для рекрут других состояний[380]. Этот закон, не говоря уже о его важности для всех евреев вообще, был особенно благодетелен для еврейского населения внутренних губерний. Военная служба, грозившая превратиться в наследственную повинность для всего мужского поколения николаевских солдат, перестает теперь питаться на счет «кантонистов» — малолетних солдатских сыновей. Семья перестает трепетать за свою целость, а рядом с этим в ее жизнь проникает облагораживающий элемент — родительская привязанность и сыновняя любовь — эти чувства, на которые солдат долго не смел претендовать. Впоследствии, когда право пребывания вне черты оседлости было даровано и некоторым категориям «вольных» евреев, под влиянием последних начинает облагораживаться и религиозно-духовное мировоззрение солдатской среды. Но об этом речь впереди.
Вообще, по мере удаления от предка, николаевского солдата, потомство его мало-помалу теряет свой специфический облик, хотя немало времени пройдет еще до тех пор, пока последующие поколения не освободятся окончательно от наследия темной эпохи.
Но оставим детей и перейдем к родителям.
Мы уже говорили, что семейная жизнь и занятия солдата определялись еще на службе, а именно в тот ее период, когда военнослужащий, пользуясь частыми отпусками, мог располагать своим досугом. Обязанности службы, правда, не прекращались окончательно и в этот период, но при всем том они не были настолько обременительны, чтобы их нельзя было совместить с заботою о личном интересе.
Необходимость утилизировать этот период службы для практической деятельности выступит еще рельефнее, если примем во внимание, что солдаты уходили на покой, прослуживши четверть века и потерявши на этой службе лучшие свои годы. Солдат выходил в отставку уже в том возрасте, когда в борьбе за существование легче удержать за собою раз занятое экономическое положение, чем создать себе новое. Лишь благодаря своевременной предусмотрительности устранялась перспектива беспомощной старости, и в большинстве случаев при выходе на волю солдату уже не приходилось начинать свою практическую деятельность с азов. Жизнь после отставки текла по старому руслу, с тою лишь разницею, что отставной был хозяином своего времени и мог посвящать его исключительно своим личным интересам. Но надо заметить, что когда мы говорим об отставных солдатах, то мы имеем в виду царствование Александра II. При Николае I во внутренних губерниях почти не было еще отставных солдат, так как рекруты первых наборов стали выходить в отставку лишь в последние годы царствования Николая. К счастью, класс отставных образовался уже при Александре II. Мы говорим: к счастью, ибо законодательство Николая отказывало этому классу в праве жительства вне черты оседлости. Право оставаться на жительстве во внутренних губерниях, т. е. в местах прежней службы, постепенно признается за отставными уже при Александре II[381]. Лишь благодаря этому переход от службы к отставке не был связан с резкими переменами в жизни и солдат мог оставаться на старом пепелище при прежних своих занятиях.
Мало-помалу отставные николаевские солдаты со своими семействами приписываются к мещанскому сословию великорусских городов и образуют здесь коренное еврейское население. В больших городах приписка к мещанству была сопряжена порою со значительными материальными затратами, и это обстоятельство побуждало многих выбирать для приписки мещанские общества незначительных городов. Многие отставные солдаты, проживавшие в Москве, становились мещанами гор. Подольска, Бронниц и даже таких городов, которые не входят в состав Московской губернии; впоследствии это обстоятельство роковым образом повлияло на судьбу многих солдатских семейств, живших в Москве. Но пока еще рано говорить об этом.
Если до сих пор мы главным образом обращали внимание читателя на общие условия жизни и деятельности солдатского населения внутренних губерний, то мы это делали потому, что все означенные условия остаются в силе и относительно населения Москвы. Но нарисованная нами общая бытовая картина недостаточно иллюстрировала бы жизнь московских солдат в описываемый нами период, если бы мы оставили без внимания местные условия и события, т. е. то, что составляет
Но эта история будет нам понятна лишь в связи с историей московского гетто, имевшего громадное влияние на общественную и культурную жизнь местного еврейского служилого сословия.
Илья Кунин
ЕВРЕИ В МОСКВЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII века[382]
В 80-х и 90-х годах прошлого века московская Купеческая управа издала в девяти томах «Материалы для истории московского купечества». Эти «Материалы», несмотря на большую ценность сведений, заключающихся в них, до сих пор почти совершенно не привлекались историками к научной разработке. Все документы касаются истории московского купеческого населения XVIII и XIX вв.; исключение составляет 20-е приложение к I тому, в котором напечатаны две переписные книги московской Мещанской слободы, относящиеся к XVII в.: одна — к 1676 г., другая — к 1684 г.
Известно, что Москва в допетровское время делилась на сотни и слободы. Как сотни, так и слободы образовывались или людьми одной и той же профессии (например, Бронная, Басманная, Хамовная, Гончарная слободы, Мясницкая, Кожевницкая, Суконная сотни), или людьми одинакового происхождения: Немецкая, Мещанская слободы.
Мещанская слобода имеет следующую историю. После продолжительной войны с Польшей при Алексее Михайловиче в Московское государство попали многие вольные и невольные выходцы из Польши, Литвы и из Прибалтийских губерний. Одни вышли «собою» на государево имя, другие были взяты в плен «всяких чинов людьми», а многие были взяты к Москве по государеву указу. Одни свободно селились в русских городах, и главным образом в Москве, другие становились холопами тех, кто их «полонил» или кому они были проданы, и освобождались частью после смерти своих хозяев, частью «по указу великого государя».
После мира 1667 г. часть польско-литовских выходцев возвратилась на свою родину, но в Москве, судя по первой переписной книге, осталось еще много мещан; да и из тех, которые вернулись на родину в 1667–1668 гг., 80 человек вновь выехали «на государево имя к Москве». Из этих-то «польского и литовского народу мещан», как их источники называют, и была образована в 1670–1671 гг. Мещанская слобода. До нас не дошел или по крайней мере до сих пор не напечатан указ правительства о выделении мещан в особую слободу, но дата основания слободы точно устанавливается «памятью» (справкой), посланною из земского приказа в Малороссийский[383]. «Память» эта послана по поводу челобитной «Московских черных сотен и слобод тяглых людей» (23 сент. 1671 г.), в которой они просят не выводить из их слобод и сотен приписанных к ним мещан. В этой челобитной они и указывают год основания слободы: «В прошлом-де во 179 (1670/71) г., по указу великого государя, велено за Стретенскими вороты строить мещаном новая слобода»[384] .
Что среди военнопленных, уведенных из Литвы и Польши в Московское государство в 1654–1655 гг.,
