одном месте стояли полчаса, в другом — десять минут.
Пристань в Усть-Уде я запомнил по мошкаре: маленькие серенькие точечки толкались столбом в воздухе, липли к лицу, приставали к языку; стоило раскрыть рот, и я плевался и ругал их на чем свет стоит.
— Фффуу, проклятая мошкара! И сколько ее тут!
Гошка смеялся.
— Разве это мошка? Не видел ты настоящей мошки.
Мошкару, комаров и всякую летающую и жалящую тварь он да и все другие на пароходе называли одним коротким и презрительным словом — «мошка», с ударением на последнем слоге. Скоро так ее стал звать и я.
Вспомнив о Борисе и Марфе, я прискакал к ним в полутемный третий класс. По-моему, их не очень огорчало мое отсутствие, потому что они сразу отодвинулись друг от друга, как чужие, чуточку насупились и не очень дружелюбно поглядывали на меня. Но я не обижался на них, а даже посмеивался в душе. Что с них возьмешь, молодожены!
13
Я уже говорил о том, как Марфа всячески отговаривала брата от похода в ресторан. Мне же, говоря честно, страшно хотелось хоть раз побывать в настоящем ресторане. А то ведь даже издали не видел его, хотя много раз слыхал от разных людей, что они здорово провели время в ресторане.
В нашем городке были только столовые, буфеты и одно кафе.
Я в них заглядывал — ничего особенного. И вот здесь, на пароходе, на реке Ангаре, мне впервые довелось побывать в настоящем ресторане. И случилось это через час после моего возвращения из штурманской рубки. Должен заранее сказать: все случилось не совсем обычно.
Я всегда знал, что наш Борис — удивительно беспечный человек, мот и транжира, но я никогда не думал, что он такой хитрец! Послушайте, как он затащил Марфу в ресторан.
Я заметил, как он мельком глянул на часы и зевнул.
— Послушаем музыку, что ли? Наскучило здесь…
Марфа промолчала.
— Там и потанцевать можно под радиолу.
Что тут сделалось с Марфой! Глаза вспыхнули, щеки зарозовели.
— Где?
— Там, повыше. — Позевывая, Борис мотнул головой на потолок. — Там салон такой есть…
— Сходим? — попросила Марфа. Ох, видно, и хотелось же ей потанцевать!
А мне сразу стало скучно.
— Вовка останется внизу, вещи посторожит, — сказала Марфа.
— Да нет уж, пусть тоже идет.
Короче говоря, Борис попросил соседку по второй нижней полке присмотреть за вещами, Марфа мгновенно извлекла из сумочки зеркальце, оглядела себя, вытерла белым платочком под глазами, зачем-то помяла пальцами губы и сказала:
— Надо б платье сменить.
— Ничего, — сказал Борис, — и это сойдет.
— Неглаженое.
Борис больше не стал ее уговаривать; он сделал так, как и должен сделать настоящий мужчина.
— Нечего время терять, — сказал он и снова украдкой глянул на часики. — Пошли.
У меня не было настроения возражать брату, и я поплелся за ними наверх через коридор первого класса к этим скучнейшим идиотским танцам. Сзади и впереди нас тоже шли люди. Я и не подозревал, что на нашем пароходе едет такое огромное количество людей, жаждущих подрыгать ногами.
Коридор уперся в матовую стеклянную дверь, и я ошеломленно прочел на ней изящное, в завитках и хвостиках слово: ресторан.
Марфа вдруг резко остановилась.
— Боря…
Брат взял ее за руку и потянул.
— Борис…
— Я помню, как меня зовут, — сказал он и шепнул: — Людей постыдись…
Наше небольшое семейство образовало в дверях пробку. Марфа вся залилась румянцем, вспотела. Борис дернул ее за руку, и мы очутились в ресторане.
Заняли столик под белой скатеркой и вазочкой с цветами. Сидели мы в глубоких квадратных креслах в полотняных чехлах. Если кто никогда не был в ресторанах, пусть послушает меня, скажу как знаток: ничего особенного. От обычной столовой отличается вот чем: на столах лежат книжечки в кожаных переплетах под названием «меню», в которые вложены листки папиросной бумаги с отпечатанными на машинке названиями кушаний и ценами на них. Да еще в сторонке сияет черным лаком новенький рояль и вполголоса играет радиола.
Вот и вся разница. Ничего особенного.
Марфа сидела в кресле, сложив на коленях руки, строгая и чинная. Борис усиленно морщил лоб над меню, а я в основном крутил головой, даже шея скоро заболела.
— Что возьмем? — спросил Борис. — Плов, жаркое, сосиски, яичницу, куру, бифштекс, люля-кебаб?
Марфа смотрела куда-то в сторону.
— Все равно.
К нам подошла официантка в белом переднике и кружевном кокошнике на голове, достала из кармашка книжечку с карандашом, и я увидел, как с Борисова носа упала капля пота, так старательно выбирал он кушанья.
Он заказал вина, окрошку, жаркое и плитку шоколада.
Официантка вписала все это в свою книжечку и ушла. До тех пор, пока она не появилась с подносом, Марфа не сказала ни слова. Марфа смотрела на что угодно, только не на нас с Борисом.
— Потом потанцуем, — пообещал он. — Тебе хочется? Я никогда не обманываю.
Но даже и тут Марфа промолчала.
«Ого!» — подумал я. И еще я понял вот что: не побывав с человеком несколько дней в дороге, никогда не узнаешь его как следует. Мог ли я подумать, когда мы жили дома, что Марфа наотрез откажется выпить с братом вина?
— Тогда пеняй на себя, — сказал Борис, чуть обидевшись, — выпью всю бутылку один, упьюсь, придется тебе с Вовкой тащить меня вниз.
Я захохотал, представив эту картину, а она, Марфа, даже глазом не моргнула.
— А я тебе помогу, — сказал я.
— Тащить?
— Нет, пить.
— Вот этого? — Он щелкнул по бутылке с яблочной водой.
— Вот еще! Того. — Я кивнул на бутыль грузинского вина «Гурджаани».
— Маловат, братец.
Вот всегда так. До чего же скверное это дело — быть мальчиком! Но что мне еще оставалось делать? Он пил вино, я — фруктовую водицу; мы с ним чокались, как большие. Чтобы люди за соседними столиками были обо мне более высокого мнения, я залпом выпивал свою рюмку, морщился так, точно в лимонаде было по крайней мере градусов сто.
Марфа тем временем быстро ела окрошку, потом уминала жаркое. Держалась она так, словно совсем
