профиль и нужного размера, выполненный в 1967 году на толщенной фанере, но он, к сожалению, уже украшал сцену нашего заводского актового зала. Ценою невероятных усилий мне удалось убедить руководство и партийную организацию предприятия, что рисунок безнадежно устарел и его необходимо срочно заменить на более современный гипсовый бюст, стоящий на постаменте.
О детальных подробностях выноса Ильича с территории почтового ящика я просто забыл, а вот о том, что это происходило именно в день рождения моего сына, 26 ноября 1972 года, я запомнил навсегда. Это был самый нелепый день квартала — черная суббота и почему-то именно в этот день мне не сиделось на месте и я решил конспиративно перебросить вождя на территорию института «Мосгоргеотрест». В три часа дня я на машине подъехал с фанерным профилем на Ленинградский проспект; водитель любезно помог мне выгрузиться и тут же умчался. Поставив нелегала лицом к стене, подхожу к остекленному тамбуру и пытаюсь открыть дверь… никак не поддается… пробую следующую… гиблый номер… вдруг обратил внимание на замки, висящие на всех трех дверях. Непонятно… Что происходит? Переехала что ли контора? Начал стучать… стучу громче… еще громче…начал дергать за ручку… замок заиграл. Минут через десять изнутри появился сонный охранник и кричит:
— Чего дверь ломаешь? Закрыто не видишь?
— А куда все подевались?
— Ты, что пьяный что ли?
— Суббота сегодня — нерабочий день!
Я чуть было не расплакался от обиды. Что мне теперь делать с профилем? Не возвращать же его обратно в почтовый ящик. Оставался один-единственный выход — везти домой.
Жена открыла мне дверь со словами:
— Саша! Где ты был? Я звоню тебе на работу буквально с двух часов.
— Наташа! Ты не представляешь, я…
— А чей это такой уродливый профиль?
— Так это же вождь народов!
— Да, нам сейчас только Ленина в профиль не хватает. Зачем ты приволок его домой?
— Наташа, ты представляешь, я…
— Нельзя же превращать всю нашу квартиру в заводской агитпункт.
— Наташа! Ведь ты же член партии! Обещаю мы приютим вождя на одни только сутки, а завтра же вечером я отправлю его по назначению.
— Саша, а ты не догадываешься, зачем я тебе звонила?
Я, мгновенно выскочив на улицу, поймал такси и отвез жену в роддом. А в 12 часов ночи сообщили, что у нас родился сын. Всю ночь я провел наедине с Ильичом. По-видимому, со стороны, была трогательная картина: «Ленин с нами». Лежу я на маленькой тахтушке на фоне громадного профиля вождя. Кстати, элемент присутствия и особенно его лукавый левый глаз не давали мне покоя и я никак не мог заснуть. Пришлось встать и перенести его в соседнюю комнату.
А в понедельник с утра меня срочно вызывают к директору. Ну, думаю, все!.. Пропал!.. Наверняка засекли в субботу с вождем! Хорошо что не успел его еще продать! Захожу…
— Александр Вазгенович! Вам необходимо срочно вылететь в Ереван! Билет забронирован! Оформляйте документы!
Пронесло…
Меня довольно-таки часто засылали в командировки по вопросам не имеющим прямого отношения к профилю нашей работы. Это были города, в основном, южных губерний. Особенно запомнилась мне поездка в Баку в сентябре 1977 года. Как всегда, раздается звонок, как всегда срочно вызывает директор. Захожу.. в кабинете сидит Владимир Георгиевич, и как-то весьма таинственно и лукаво поглядывает в мою сторону. Директор, медленно прохаживаясь по кабинету, обращается ко мне:
— Александр Вазгенович! Нам в Баку необходимо срочно решить вопрос с фондами на электро- механическое оборудование для нашего предприятия. Мой заместитель, Владимир Георгиевич, официально заявил, что ему в Баку просто нечего делать без Мюлькиянца, так как у него там большие связи.
Я перевел взгляд на Володю; он с хитрой улыбкой на лице, скорчил гримасу и закивал головой, что по-видимому означало: «не вздумай отказываться!»
— Николай Иванович! Вы понимаете…
Директор резко прервал:
— За неделю сможете решить вопрос?
— Я постараюсь!
— Оформляйте документы!
Удивительно, но приземлился наш самолет в бакинском аэропорту точно по расписанию — в десять часов утра. Встретили нас мои друзья Гога Готанян, Орик Рустам-заде и Рафик Бабабев, а через тридцать минут мы уже были у моего дома на улице Корганова.
— Шурик! Ты извини, заходить сейчас не будем, страшно торопимся на работу, вечером обязательно заскочим; маме привет!
А мама к нашему приезду уже накрыла стол; она это сделала мило, красиво и вместе с тем по- домашнему. В родительской квартире ничего не изменилось. Свежий воздух большой комнаты был напоен легким и нежным благоуханием, несказанным и неуловимым. Кроме растений, ничего не поражало взгляда; не было ничего особенно яркого, но в ней, оценивая глазами посетителя, вы чувствовали себя как дома, все располагало к отдыху, дышало покоем; комната обволакивала вас своим уютом, она безотчетно нравилась, она окутывала тело чем-то мягким, как ласка. На моем рояле в вазочках стояли два каких-то неведомых кустика — розовый и белый; сплошь покрытые цветами, они казались искусственными, неправдоподобными, слишком красивыми для живых цветов. У окна, точнее у балконной двери, стоял письменный стол отца. На нем: логарифмическая линейка, рихтеровская готовальня, отточенные кохиноровские карандаши и даже очки… и со всего была вытерта пыль. На стене висели черно-белые фотографии Исаакиевского собора и коней Клодта, а в самом углу , инкрустированный перламутром, его любимый тар. Все как будто на своих метах, кроме одного… самого главного: не было папы… Вазгена Александровича… Такое впечатление, что он вышел на минуточку… в магазин или на почту… и сейчас вернется… хотелось спросить: а где папа?
Я пытался удержать, привести в порядок разбегавшиеся мысли… Показалось, что щелкнул замок… открылась дверь… и вошел отец… Он был слегка смущен, чувствовал какую-то неловкость… Волнение охватило и меня; хотел было пойти навстречу, но побоялся упасть, до того дрожали колени. Я даже предположил, что он скажет: «Ты приехал навестить маму? Молодец!»
А мама встретила Володю, как родного сына. Я даже приревновал; они долго беседовали между собой, исключая почему-то меня.
После вкусного завтрака, приготовленного мамой, мы с Володей вышли в город, естественно прямо на Торговую улицу — бакинский Бродвей, дабы удостовериться, все ли там в порядке. Улица мало чем изменилась — те же знакомые, красивые дома, тот же уют, такая же масса людей, в основном молодежь нового поколения. Пройдя раз до госбанка, мы повернули обратно, затем еще и еще раз…
Терпеливый Володя в недоумении заметил:
— Послушай Вазгеныч! Долго мы еще будем колесить туда и обратно? У вас всего одна улица что ли в Баку?
— Нет, ты знаешь, улиц-то много, но эта самая главная и дорогая. Я люблю ее больше всех… у меня с ней многое связано… Она в Москве мне даже снилась, почти каждую ночь, тринадцать лет подряд. По ней я исходил сотни, тысячи километров, износив не одну пару обуви. По пройденному километражу я был на третьем месте в городе, после Вовы Владимирова и Рудика Аванесова. За эти семнадцать лет можно было смело выучить пять иностранных языков, включая китайский.
— Послушай, китайский тогда, как я понял, ты так и не выучил; а сейчас ты мне своим маршрутом напоминаешь старый граммофон, на котором заело пластинку и он повторяет сотню раз одну и ту же мелодию.
Володе с трудом удалось остановить это безобразие и вытянуть меня с любимой улицы на приморский бульвар.
