нас толща снеговая погребла. Как же дошло мое простое имя от дальней деревеньки до Кремля? Какой лес, какой лес, какой блеск под ногами, какой снежно-зеленый навес! И верхушки, ну точно до самых небес запорошены, заморожены, заворожены. Сосны, сосны — какой вышины! И сугробы пушистые, в сажень, даже хвоинка с ветки видна. И не покажется, будто война. И что немцы — не верится даже. Идем, шутим, курим — бровей не хмурим. Смерть, говорят, сварливая мачеха, а мы ей смеемся назло. Мне повезло — попал к автоматчикам. Бедовый народ — удалые, отважные. Смех берет — в халатах, как ряженые. В клубе у нас был маскарад, я носил ну вот точно такой маскхалат. И ребята все те же, уфимские, наши. Как нарочно, все четверо — Саши! Воробьев и Орехов, Матвеев и я. Все — до крышки друзья.
Еще при жизни, до войны, когда был слесарем в токарной мастерской и то смотрел на каждого, гадая: годится мне в товарищи такой? В колонии не все светлы и русы, не все идут на дружбу и на жизнь; кой у кого беспаспортные вкусы и шепоток про финские ножи… Звереныш с виду — каши с ним не сваришь, не просветлишь затравленной души; по пусть он верит: я ему товарищ — доверится, откроется в тиши. Я в детском доме сталкивался с тайной, запрятанною в сердце сироты, с мечтаньем о судьбе необычайной, с душою нераскрытой широты. Бывает, и ругнешься, и ударишь, и за ворот насыплешь огольцу, но хуже нет сказать: «Ты не товарищ!» — мазнет обида краской по лицу. И по ночам на койках дружбу нашу сближала жажда вдумываться вдаль: вот бы попасть в какую-нибудь кашу, самим узнать, как закаляют сталь!.. Не выспавшись, мы стряхивали вялость, трудились так, что воспитатель рад, и у меня — «Товарищ!» — вырывалось так, как его партийцы говорят. Еще я помню книгу на колене. Я в ней ищу ответа одного и нахожу, что это слово Ленин всем нашим людям роздал для того, чтоб знали мы от колыбели детской до блиндажа окопного навек, чем должен быть на родине советской для человека каждый человек. Я верил, что товарищ мне поможет, и, может, на войне, среди огня найдется друг, и он прикроет тоже товарищеской грудью и меня. Снег бел и чист, бел и лучист, бриллиантовый мороз, серебро берез. Маскировочный халат бел на мне. Поперек — автомат на мокром ремне. Небо, мороз, лес, алмазный простор! Ребята, давай здесь разложим костер. Крепок еще, тверд лед на реке. Этак за двадцать верст ухает вдалеке. Видно, вдали бой… Вот он и кипяток! Сахар на всех — мой, ваш — котелок. Хлеб у меня есть, мерзлый, как снег. Больше кило — взвесь,
