Собрание сочинений. Т. 3. Гражданская лирика и поэмы

Так что ясно?
Сникли сгоряча вы…
— Рассмеялся
инженер курчавый.

Дунул в фортку
ветерок азовский —
свежий, верткий,
с запахом известки…

— Я за ветер,
свежий и тревожный!
Взять рейсфедер!
Стать за стол чертежный!

И с барьером
навсегда покончим —
между инженером
и рабочим!

Мариуполь
спит под черепицей
круглой, крупной…
Лишь двоим не спится.

Резкий ветер.
Ночь. Часа четыре.
Окна светят
в городской квартире…

Сто четыре тонны!

Телефон в конторе
сутки тараторит.
Вся дрожит от звона
грудка телефона.
Раньше по неделе
в трубке не гудели.
Не звенел, не тинькал
телефон, и часто
мостик-паутинка
у звонков качался.
А сейчас из главка:
— Что идет? — Заправка.

Раньше редко-редко
цоканье контактов,
а сейчас — директор,
и за ним — редактор,
и опять из главка:
— Как проходит плавка? —
Вдруг звонят из ТАССа:
— Срочно, что с Мазаем?
Мы в теченье часа
ничего не знаем!
Мы же ТАСС, поймите!
— Да-с? Повремените.

В тесноте конторы
связи ждут спецкоры.
Тесно им, как в ступке.
К трубке, к черной трубке,
на скамью влезая,
диктовать Мазая,
я тянусь: — Сто строчек!
Стихотворный очерк.
Срочно ведь! Отправьте
«Комсомольской правде»! —
Трудно телефону:
вызов раз за разом!
Смотрит удивленно
диском многоглазым.

Провод синь рассвета
тянет нитью тонкой.
А в Москве газета
вышла только-только.
Буквами чернея,
влажная от клея,
тоже рассветает
на стене, и тут же
стал народ, читает