вид искорка белого пламени. А потом вся верхушка пика вдруг превратилась в бурое пылевое облако, и огромный вулкан принялся изрыгать из себя свое огненное содержимое. Земля содрогалась до основания, в воздухе носились тучи пепла и серы, по растрескавшейся и разом высохшей почве немилосердно колотил дождь из пемзы и кусков остывающей лавы. Волосатые слоны вырвались из оград и бросились в горы, а огромные зеленые ящерицы (не менее тридцати ярдов длиной, нужно вам сказать), напротив, устремились по направлению к морю. Прилегающие к вершине снега растаяли и обрушились вниз сначала робкими тоненькими струйками, а затем — ревущими, клокочущими, сметающими все на своем пути потоками. Выплевываемые вулканом куски скал отлетали далеко в море и падали там, вздымая огромные водяные столбы.
— Господи, какой ужас! — сказал Антея. — Пойдемте же домой, домой, домой!
— Конец золотого сна! — сдавленно произнес ученый джентльмен.
— Подымайте же скорее амулет! — отчаянно завопил Псаммиад.
Площадка, на которой они стояли, теперь была настолько забита народом, что дети были буквально вжаты в каменный парапет. Пол башенки ходил ходуном у них под ногами. А между тем третья — последняя — волна уже захлестнула золотую стену храма.
Джейн подняла амулет над головой.
— А теперь, — верещал Псаммиад, — произнесите слово!
Как только слово было произнесено, Псаммиад выскочил из «адовой авоськи» и с наслаждением вцепился в руку ученому джентльмену, и в то же самое мгновение Сирил с Робертом втолкнули их обоих в арку.
В последний раз оглянувшись назад, ученый джентльмен увидел в резном проеме арки одни лишь бурлящие воды океана да возвышающийся над ними пик вулкана, изрыгающий в небеса накопившуюся в нем за тысячелетия ярость.
Ученый джентльмен обессиленно повалился в кресло.
— Господи, какой ужасный сон! — пробормотал он. — О, вы здесь, мои… э-э-э, милые? — встрепенулся он, заметив стоявших вокруг него детей. — Чем я могу вам помочь?
— Вы поранили руку, — мягко произнесла Антея. — Давайте я вам ее перебинтую.
Правая рука джентльмена сильно кровоточила.
Псаммиад незаметно спрятался в «адовой авоське». Все четверо детей были ужасно бледными.
— Никогда, — бушевал позднее Псаммиад, — никогда в жизни я больше не отправлюсь в прошлое ни с одним взрослым! А вы тоже хороши! Почему вы никогда не делаете того, что я вам говорю?!
— Но мы же пытались найти амулет! — робко оправдывалась Антея.
— Тоже мне, нашли где искать! Никакого амулета там и в помине не было. В Атлантиде был всего лишь камень, из которого его сделали. Этот камень был отброшен взрывом на несколько десятков миль и упал на палубу корабля, направлявшегося в Египет. Я бы мог рассказать вам об этом, не выходя из этой комнаты!
— О Господи! — произнесла Антея все еще дрожащим от пережитого испуга голосом. — Почему же не рассказал?
— А вы не спрашивали! — сварливо ответил Псаммиад. — Я, знаете ли, не из тех проныр, которые суют свой нос, куда не следует.
— Да, — задумчиво протянул Сирил, когда мальчики ложились спать, — теперь у друга нашего мистера Джи-джимми будет чего понаписать в своей статье.
— Ничего он не напишет, — сонным голосом возразил Роберт. — Ученый Джи-джимми наверняка подумал, что это был сон, и я готов поставить сто против одного, что он ничего никому не скажет.
И в том, и в другом случае Роберт оказался прав. Ученый джентльмен именно так и подумал. И ничего никому не сказал.
Глава X. ПРИКЛЮЧЕНИЕ С МАЛЕНЬКОЙ ЗАМАРАШКОЙ И ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ
Согласитесь, что великолепный город, сметенный с лица земли разбушевавшимся океаном, и цветущая страна, до основания разрушенная извержением вулкана, не относятся к числу вещей, которые можно увидеть по два раза на дню. Но уж если вам довелось узреть нечто подобное, то, клянусь, сколько бы чудес вы не повидали за свою жизнь, это зрелище наверняка вызовет у вас временное помутнение рассудка. Во всяком случае, рассудки наших четырех приятелей уж точно немного помутнились, после того как им довелось лицезреть гибель Атлантиды.
Это легкое помутнение, к счастью, длилось у них всего лишь несколько дней. Что же до ученого джентльмена, то с некоторых пор про него вообще нельзя было с уверенностью сказать, что он обладал ясным рассудком, но все же в его сумеречном, мечтательном состоянии иногда наступали явные просветления, и тогда он с упоением принимался рассказывать Антее о своем замечательном сне. «Вряд ли ты сможешь в это поверить, — говорил он, — но то, что я видел, было абсолютно реальным».
Однако Антея убеждала его, что поверить в это не составляет ей никакого труда.
Хорошо хоть, что он перестал разглагольствовать о передаче мыслей на расстояние. Да и немудрено — он успел повидать слишком много настоящих чудес для того, чтобы верить в какую-то идиотскую научную теорию.
В результате своего кратковременного помутнения рассудка дети почти напрочь забыли об амулете — по крайней мере, новых предложений о путешествиях во времени ни от кого больше не поступало. Роберт выразил овладевшее всеми настроение, энергично заявив, что он сыт по горло амулетом и всеми его чудесами. Остальные молча согласились.
Что же касается Псаммиада, то он был настолько истощен неуемными желаниями вавилонской королевы и ученого джентльмена (и особенно усилиями, которые ему приходилось предпринимать по ликвидации их последствий), что на неопределенное время зарылся в песок, предварительно попросив не будить его, даже если в Лондоне случится ненавистное ему наводнение.
Дети оставили его в покое. Теперь они уже боялись брать его с собой на прогулки по городу — слишком уж очевидной была опасность, что кто-нибудь из подвернувшихся под руку прохожих неосторожно выскажет вслух какое-нибудь идиотское желание.
Кроме того, в Лондоне всегда найдется чем развлечься и без помощи всяких там амулетов и псаммиадов. Можно, например, сходить в Лондонский Тауэр, посетить здание Парламента, Национальную Галерею, знаменитый Лондонский зоопарк, или подурачиться на травке в бесчисленных городских парках, или же исследовать такие заповедные места, как всемирно известные выставки в Саут-Кенсингтоне, или Музей Восковых Фигур мадам Тюссо, или, наконец, Королевские Ботанические сады в Кью. (Публичных бань детям хватило в Атлантиде). Тем более что до Кью можно было добраться на речном пароходике — а уж если куда-нибудь вообще ехать, то, по глубокому убеждению детей, это нужно было делать только при помощи речного параходика. Но поездка так и не состоялась, потому что именно в тот момент, когда они с жаром обсуждали все детали предстоящего путешествия, обдумывая, сколько им нужно взять с собой еды и сколько вся эта еда будет стоит, началось захватывающее приключение с маленькой замарашкой.
Они сидели на скамейке в Сент-Джеймсском парке и наблюдали за тем, как исполненный чувством собственного достоинства пеликан осторожно отмахивается от наглых приставаний речных чаек, которым хотелось завести с ним какую-нибудь развеселую игру. Пеликан, подобно всем остальным своим собратьям, вполне справедливо полагал, что его сверхграциозная фигура не очень-то приспособлена для развеселых игр, а потому изо всех сил жеманился и давал чайкам понять, чтобы они нашли себе в партнеры кого- нибудь понескладнее.
Временное помутнение рассудка, вызванное гибелью Атлантиды, почти закончилось, и Сирил, которому всегда было просто необходимо вырабатывать какое-нибудь определенное отношение к тому, что с ним происходило, сидел, молча перебирая в голове трагические события последнего путешествия во времени.
