— Да, Семен Алексеевич! — Андрей изо всех сил старался не улыбаться, потому что дедушке было не до шуток. — Натворили вы дел! Распечатали девственницу преклонных годов.
— Кто же мог подумать, что она вековуха, до пенсии ни с одним?! А ведь внешне, согласись, не уродка, а даже наоборот. Что мне делать-то, Андрюха?
— Как что? — притворно грозно нахмурился Андрей и завел мотор. — Обесчестили девушку — обязаны жениться.
— Не против! Но что люди скажут? Только жену похоронил и другую в дом привел?
— В вашем положении на людей оглядываться — значит трусить и отказывать себе в удовольствии. На чужой рот пуговиц не нашьешь. Да и лучше жить в зависти, чем в жалости. Марина, я — тоже люди, не чужие вам, подчеркну. Так вот, мы вам искренне желаем счастья!
— Благословляете?
— Благословляем!
«Идем на рекорд по числу помолвок, — подумал Андрей. — Кто у нас еще неженат? Выходи свататься!»
— От сердца отлегло, — шумно выдохнул Семен Алексеевич. — Спасибо, сынок, что правильно понял.
«Сынок» заставил Андрея поперхнуться. Справившись с нервным кашлем, Андрей спросил:
— Что задумала Лена? Скажите мне прямо!
— Ничего не задумала, хвостом махнула и улетела в тот же день.
— В тот же? — возмущенно переспросил Андрей.
— Прости! Не мог я сказать! У Маши такое событие, она переживала, ко мне ехать не хотела, там соседи…
— Семен Алексеевич, из-за ваших амурных дел я, как нищий пэтэушник, стираю каждый день под краном исподнее и носки! Могли бы мне намекнуть, что за сменой белья можно приезжать! А квартиру по широте душевной я бы предоставил. Кстати, сколько еще суток вам требуется для закрепления успеха?
— Так и нисколько! Победа окончательная, — заулыбался Семен Алексеевич, — и обжалованию не подлежит.
— Отлично, мы возвращаемся. У тещи, конечно, хорошо, но дома лучше.
— Теща у тебя мировая.
— Не пожалуюсь. Вчера с удивлением узнал, что пауки — это не насекомые.
— А кто?
— Пауки — это пауки, отдельный класс. У насекомых туловище состоит из трех частей, а у пауков из двух — срослось в процессе эволюции, голова и задница в едином варианте. Так же у насекомых три пары ног, а у пауков — четыре пары.
— Дурят нас ученые, не находишь? Вот в футболе аналогично. Накупили в «Спартак» заграничных пауков, а они как были насекомыми, так и остались.
Андрей заговорил о пауках (и разговор плавно перешел на футбол), чтобы отвлечь Семена Алексеевича, взволнованного признанием. Но вообще со знанием биологии у Андрея был полный швах. А теща у него профессиональный биолог!
— Когда в школе проходили пауков и насекомых, я болел, — оправдывался вчера Андрей.
— Земноводных и млекопитающих тоже проболел? — вредничала Марина.
«Ты у меня получишь!» — посылал ей Андрей грозный взгляд и был вынужден признаться Анне Дмитриевне, что в биологии он — пень пнем и дуб дубом. Дуб — это из ботаники? Не надо ботаники, я и в ней не силен. Пойду-ка носки стирать…
Андрей позвонил Марине и велел собирать Петьку, они возвращаются на старые квартиры.
Марина сразу, по хитрому блеску глаз Андрея, поняла: что-то произошло. Последние дни в его глазах были озабоченность и напряжение, а теперь плясали веселые чертики.
— Что случилось? Говори! — потребовала Марина, улучив момент.
— Новость сногсшибательная! — расхохотался наконец Андрей. — Семен Алексеевич Марию Ивановну совратил! Они переспали! То есть уже три дня кувыркаются старички на моем собственном диване!
— Откуда ты знаешь?
— Дедушка сам признался.
— Я тебе говорила, говорила? Не верил! Подставляй лоб! — Марина отпустила Андрею щелбан. — Зачем тебе Семен Алексеевич признался? Мужская склонность хвастаться своими победами?
— Ничего подобного! Разве мы хвастаемся? Так, иногда вырвется… С нашими старичками особая ситуация. Во-первых, Мариванна была монашески девственна. Во-вторых, Семен Алексеевич только жену похоронил, а посему пребывал в жестоких нравственных терзаниях. Требовался совет авторитетного человека.
— Это кого?
— Меня, естественно!
— И что ты посоветовал?
— Догадайся с трех раз.
— Андрей! Мариванна заслуживает простого человеческого счастья! И Семен Алексеевич тоже!
— Не петушись. Я посоветовал Семену Алексеевичу жениться на нашей няне. Все породнимся до бесконечности. Крестный отец Петьки, он же дедушка, женится на крестной матери. Кажется, религия это запрещает?
— При чем здесь религия?! Кто у нас верующий?
— Никто, и все по потребности.
Мария Ивановна сгорела бы от стыда, узнай, что подробности ее интимной жизни обсуждаются, вызывают улыбки и беззлобную иронию. Да и в изложении Семена Алексеевича все выглядело примитивно и по-мужски просто. А на самом деле — почти романтично и проникновенно.
Они сидели на диване, Марию Ивановну била мелкая дрожь, терзали фантастические страхи, рисовались страшные картины… Сейчас снова в квартиру ворвется милиция, но уже не два парня, а целый отряд в черных масках, с автоматами — как в кино…
Семен Алексеевич держал ее руки, успокаивал… Как всегда, его прикосновения вызвали волнение…
Одна дрожь накладывалась на другую, и Марию Ивановну уже колотило вовсю. Ей было сладко, а разбушевавшееся воображение предсказывало кошмары: бойцы с автоматами скрутят им руки за спиной и велят назвать адрес Марины, где скрывают Петечку…
— Да что же, Маша, тебя так колдобит? — Семен Алексеевич ласково и ловко обнял ее, пристроил у себя на груди. — Успокойтесь!
Он путался — называл ее то на «ты», то на «вы», то по имени, то с отчеством.
Дрожь достигла максимальной амплитуды и на пике погасла, как затихает волна, сколь бы высоко ни поднялась. Минуты (секунды, часы?) на груди у Семена Алексеевича — высшее блаженство, испытанное Марией Ивановной. А последующее… Его поцелуи и неловкое стаскивание через голову сарафана под лихорадочные бормотания: «Маша! Машенька! Маша!..» — и все дальнейшие манипуляции над ее телом…
Правы подруги — эта сторона жизни привлекает только мужчин. Наивные, они еще спрашивают: тебе понравилось? тебе было хорошо? И все женщины, отвечая положительно, лукавят, а мужчины, точно дети, верят лжи во спасение.
Но ведь было и райское наслаждение! Когда Семен брал ее за руки и обнимал! А без продолжения вполне обошлась бы…
Судьбоносные перемены не повлияли на Марию Ивановну особым образом. Она не порхала стрекозой, не прыгала зайчиком, не веселилась и не улыбалась постоянно. Она пережила опустошение, которое бывает, когда достигнешь цели, а новой еще не имеешь.
«Теперь и я, как все подруги и остальные женщины земли, — думала Мария Ивановна. — Вот и
