непотребные звуки издает эта гребаная соломинка! — уклоняется Анжела от подружкиной догадки.
Змеиная Катюхина проницательность очень часто приносит пользу, в ее реплике ни капли зависти, и нет для нее никаких особых тайн в Анжелиной жизни, просто сейчас не то настроение, чтобы откровенничать. Про Глеба уж точно никому знать не следует. Другое дело — Тапир. Не помешало бы посоветоваться с ней насчет него. Но это потом, позже, смотря как разговор пойдет.
— А насчет соломинки… Нет никакого секрета. — Катя добродушно принимает отсутствие ответа на свой слишком прямой, но почти риторический вопрос и без какой-либо подначки спокойно объясняет: — Просто следи, чтобы нижний конец всегда был погружен в жидкость. И не жадничай, не пытайся выпить все до дна. Внизу остается пена, пузырьки, которые и пукают, когда пытаешься их втянуть. Ну, продолжим… — мягко улыбается она, порывшись в сумке, достает конверт, подсовывает его в Анжелину “биркин” и включает диктофон. Не настаивает на своем любопытстве.
С удовольствием… Анжела рассказывает, что совсем недавно из вечеринки, которую молодая подруга самого знаменитого олигарха организовала и разрекламировала как хит сезона, вышел обычный русский пшик. Английский композитор-очкарик, гвоздь события, простудился и не прилетел, и миллионный гонорар, уже полученный, не вернул, а отдал на благотворительность. Имел право, ведь помощь детям-сиротам была заявлена как цель гламурного собрания. Естественно, Анжела умолчала, что сама не смогла получить приглашения на раут. Но любой дурак может расписать то, что видел своими глазами. А ты попробуй создать эффект присутствия, не торча на каждой вечеринке! Все лакомые подробности слили Анжеле прикормленные олигарчата. Никаких денег, в ходу лишь борзые щенки в виде… Да ладно, кто считает.
Когда первый сюжет заканчивается, Анжелино ухо улавливает упорный “зум-зум”. Звук незнакомый, но рука все равно достает мобильник — проверить, не он ли подает голос, Может, простуженный или еще каким-то чудом изменившийся. Нет, ее “вертушка” дисциплинированно помалкивает. Тогда кто же игнорирует вызов?
— Катюха, проверь, не тебя ли домогаются? Вдруг муж?
Только после разрешения воспитанная подруга достает телефон и смотрит на табло:
— Извини, и правда Мишка. Кстати, забыла, он тебе передавал пламенный привет. Знает же, что я занята… Алло! — без раздражения говорит она в трубку. Выслушивая ответ, поднимает удивленные глаза и смотрит прямо на Анжелу: — Это тебя… Бизяев… У него дочь убили… — сообщает она, сочувствуя, но не удивляясь. Явно уже знает.
Странно. Откуда?
Черт, я теперь каждого буду подозревать? Мишкин бизнес, наверное, как-то связан с бизяевским…
— Ответишь ему? — держа трубку у уха, спрашивает Катя.
Даже не протягивает, чтобы не подталкивать к согласию.
Опять Бизяев… Какое-то всевидящее око! Как он ее нашел? Следит?
Сколько раз ради красного словца в компании благополучных трепачей Анжела поддакивала: да, за всеми присматривают, да, мы живем при тотальном контроле, да, скоро опять сажать начнут… Большой Брат, мол, не дремлет. Оруэлла мы все читали… Не придавая значения этим “ля-ля-тополя”. Но когда конкретно тебя берут в оборот… Страшно…
А вдруг ее разговоры прослушиваются, вдруг в квартире завелось видеонаблюдение? Срочно проверить. Глеба попросить…
Холодная капля, как материализованный метафизический ужас, скатывается по позвоночнику Анжелы в ложбинку между ягодицами и забивается в узенькие стринги. Под душ бы прямо сейчас, и пиджак в чистку! Так неохота брать трубку… Но придется, иначе сукой буду в глазах Катюхи с мужем. Конечно, они поймут мою жесткость, когда узнают про Никину смерть… Да они уже знают?
Анжела протягивает дрожащую руку и берет трубку, точную копию своей “вертушки”. Молчит, собираясь с духом.
— Слушаю, — говорит она самым строгим голосом, который за месяц нудных, но продуктивных упражнений поставили ей на тренинге. В соавторстве с выражением лица и одежкой интонация действует неотразимо: слабаки теряют дар речи, а зубры признают за равную. Но и без видимых глазу подпорок работает.
— Извините, что врываюсь в вашу жизнь. — Виктор Рюрикович говорит политесную фразу без примыкающего к ней заискивания. Не просит, а информирует. — Ваша трубка отключена, поэтому я обратился за помощью к вашим друзьям.
Откуда он про Катюху с Мишкой знает? Просто навел справки или установил слежку? И какое самообладание! Впрочем, все те, кто пробился наверх, умеют отставить свои спонтанные эмоции в самый дальний угол — на тот третий-четвертый план, который в формате “три дэ” без специальных очков размыт, почти не виден.
— Вы знаете про мою потерю.
Констатация факта, не вопрос.
— Соболезную, — вставляет Анжела ритуальную фразу, таким образом подтверждая собственную осведомленность. Спасибо Глебу.
— Когда и куда мой шофер может заехать за вами? Нужно срочно поговорить не по телефону. — Бизяев все-таки сбивается на начальственный тон.
“Тебе нужно! Никуда я не поеду!” — мелькает у Анжелы, но… У Катюхи лицо прямо изменилось… Видно, что подруга сочувствует Бизяеву-отцу и, как все мы, переносит ситуацию на себя. За своих парней боится: а если с ними что-нибудь случится…
— Я должна закончить важное интервью… — объясняет Анжела не столько телефонному абоненту, сколько подруге.
Вообще-то сила поведения личности в том, чтобы отказывать или соглашаться, не приводя причин. Но комкать встречу с подругой ради чужого, враждебного ей человека она не будет. И, может, Катюха догадается, заслонит…
