пешеходов, а потом внезапно один из них свободной рукой — другой рукой он держится за поручень, — свободной рукой показывает на меня и кричит: «Это он!» Но, конечно же, трамвай из-за незнакомца не затормозил, более того, остальные пассажиры даже не успели обернуться и взглянуть на меня; трамвай едет быстро, да и как тут обернешься, в такой давке. И что скажет тот человек пассажирам? Ведь меня там нет. Для меня все тоже чересчур скоро промелькнуло, не успел я осознать слова незнакомца, как трамвай уже проскочил вниз по улице и исчез из глаз. Я слышу треньканье трамвайного звонка, стою на том же месте и так же растерян, как и раньше. Вот в такие секунды и покрываешься потом с ног до головы. Мир вовне вертится, несется с востока на запад, а я пригвожден к месту. Голова кружится, когда подумаешь обо всем этом, и сон уже не в сон. Однажды вечером я решил разыскать мою жену. Всю ночь я трясся в вагоне, но это я уже рассказывал. Могло случиться, что я и не нашел бы ее, но я ее нашел. Искал потому, что мы были с ней знакомы, очевидно, еще до того времени, о котором я забыл. Странно, правда? Мою жену я помнил, а более близкое событие начисто вылетело из головы. Нашел я ее по одной причине: с ней происходило нечто подобное тому, что происходило со мной. Да нет же, жена моя не совершила преступления, которое покрыто мраком неизвестности, не подумайте. Просто врачи сочли ее безнадежной, вот как бы я выразился. У нее не было никакой определенной болезни, которую лечат в больницах. Может, вообще это не имело отношения к болезни, слово «болезнь» только запутывает. Наверно, с ней стряслось нечто другое. По-моему, господа, на свете существует гораздо больше, чем мы думаем, людей, от которых отказались врачи. И как ни удивительно, эти люди обладают огромной притягательной силой для здоровых, для тех, от кого еще не отказались врачи. Почему, я и сам не знаю, но из-за этого постоянно происходят несчастья и разброд. Однако с нами дело обстояло иначе, мы оба с женой были уже по ту сторону, а с той стороны можно лишь взирать на здоровых. Семь лет подряд мы с ней взирали, будучи на той стороне. И когда люди обращались к нам за советом, мы давали правильный совет, тот, какой требовался им. Ведь постороннему зрителю все куда виднее. И конечно, мы никогда не давали совета, который оказался бы правильным для нас. Я, например, страховал клиентов, да. Извините, что задержал вас долгими рассуждениями. Для вашего процесса от моих признаний все равно не будет проку, это-то мне ясно. Просто я счел своей обязанностью сообщить о фактах — да, это факты, безусловно. Не хочу, чтобы меня обвинили в злом умысле по отношению к суду, поскольку мои ответы звучат иначе, чем ваши вопросы. Я имею в виду ту ночь, вокруг которой все вертится… Напрасно, господа. К сожалению, мне не удалось вас ни в чем убедить… О той ночи я пытался рассказывать в вашем ключе. Как-никак, я был деловым человеком и имел дело с деловыми людьми. Однако что касается ухода моей жены… Странное чувство, иногда мне кажется, будто она сидит здесь, среди публики. Или читает газеты, рубрику «Из зала суда», и смеется… Этот ее уход изменил меня до неузнаваемости, изменил даже мой язык. Человек, попавший в снежную вьюгу, говорит иначе, чем хотелось бы вам, официальной инстанции. Но и этот человек ничего не может с собой поделать, не то он сойдет с ума.
Председатель суда, по-видимому, счел правильным на первых порах вообще никак не касаться речи подсудимого.
— До этого вы сказали: не исключено, что вашей жене представился шанс, — начал он. — Значит ли это, что вы помогли жене воспользоваться ее шансом? Нет уж, пожалуйста, не качайте головой, сперва подумайте. Я хочу сказать, что ваша жена, возможно, рассталась с вами по заранее достигнутой обоюдной договоренности. При известных обстоятельствах вы могли даже ничто ведь этому не препятствует? — проводить жену, ну, скажем, на вокзал… Приблизительно до часу ночи пригородные поезда еще ходят… Или вы довели ее до машины, которую она заказала предварительно и которая ждала ее неподалеку. Прошу вас не перебивать меня, это только предположение. За те четыре часа, о которых мы не имеем никаких сведений, могло многое случиться. Я просто хочу помочь вам выйти из затруднительного положения, напрягите вашу память. Кстати, я даже намерен вас успокоить: сама собой напрашивалась догадка о том, что вы с женой сели за весла и поплыли по озеру и что именно тогда произошло нечто непредвиденное. Но это предположение окончательно опровергнуто, доказано, что в ту ночь ни одна из лодок, находящихся поблизости, не была использована посторонним лицом. Понятно, для вас это исключительно важная деталь, во многом снимающая с вас подозрение. Однако вернемся к моей версии. Вы с женой могли совершенно внезапно решить расстаться, и притом принять решение почти безмолвно. Но до того должна была произойти очень болезненная сцена, на этот счет ни у кого здесь нет сомнений, особенно после недавнего вашего рассказа. Сцена эта, очевидно, поразила вас в самое сердце, вы не выдержали, и на время сознание у вас выключилось. Образовался провал в памяти, отсюда и ваше утверждение о снежной буре, — утверждение, которое суд, увы, не может принять к сведению. Но, исходя из вышесказанного, мы по крайней мере сумеем его объяснить.
— Снежная вьюга — непреложный факт, — закричал подсудимый. — Я помню все точно.
— Оставим это сейчас. Я хотел бы, чтобы вы высказали свое отношение к моей версии.
— А как же меховое пальто?
— Ваша жена могла отдать пальто, чтобы не быть из-за него опознанной. В полицейских сообщениях шубка описывалась чрезвычайно подробно.
— Но разве у нее были деньги купить себе другое пальто?
Адвокат обратил внимание судей на то, что приходно-расходные книги его подзащитного были тщательно проверены приведенным к присяге ревизором; проверка показала, что ни перед печальным событием, ни непосредственно после него не были изъяты суммы, превышающие обычные, причем все расходы имеют свое объяснение. Что касается банковских вкладов, то суд и сам знает, что его клиент ими не распоряжался, он был всего лишь доверенным лицом, все деньги были на имя жены подсудимого.
Прокурор в шутливой форме заметил, что женщины склонны, так сказать, прятать деньги в чулок, тайные сбережения доставляют им особое удовольствие. Кроме того, жене подсудимого кто-нибудь мог дать соответствующую сумму.
— Да, кстати, подсудимый, не скажете ли вы, что вы намереваетесь делать, если суд вынесет вам оправдательный приговор?
Подсудимый объяснил, что страховым обществом он уже не сможет руководить. И вообще, поскольку дом и все имущество принадлежат жене… Конечно, он имеет от нее доверенность, но сам он считает, что доверенность уже недействительна.
— Да, правда, чем мне заняться? Во всяком случае, я постараюсь никому не быть в тягость.
Прокурор возразил, что, задавая этот вопрос, он, собственно, имел в виду иное, хотя надо признать, что и эта проблема, то есть проблема денег жены и доверенности, нуждается в дальнейших уточнениях. Однако смысл его, прокурора, вопроса заключается в другом: что намерен предпринять подсудимый в отношении своей исчезнувшей жены?
Трудно ответить. Ведь если он скажет: ничего, его в этом зале опять неправильно поймут. Да и самому ему тяжко будет сидеть, сложа руки; это нелегкая задача.
Стало быть, он не станет искать жену?
Не станет, это было бы бесполезно.
Почему бесполезно?
Если полиция не в состоянии ее найти, то как же он… Нет, это привело бы к обратным результатам. Ведь она не хочет, чтобы ее нашли.
Разве он не испытывает желания опять воссоединиться со своей женой?
Ну да, желание! Но вовсе не в этом дело.
А в чем же?
Даже если он и испытывает желание, то это не играет никакой роли. Более того, так он может только навредить жене.
Почему, собственно?
Когда человек открыто выражает свои желания, он невольно подбивает другого на ложные шаги.
Ну а если он, подсудимый, узнает, что его жене плохо живется, что тогда?
Зачем думать, что ей плохо живется? Она ушла, прямо в снежную вьюгу…
Пора оставить в покое снег, закричал прокурор.
Но снег шел, ничего не попишешь. И такова была воля жены. Наверно, сейчас она находится по ту сторону… Извините, пожалуйста… По ту сторону снега.
