Он цифры приводил и убеждал,Жужжа над ухом мухой монотонной, —Взбивая пыль, колонна за колонной Пошла вперед, пьянея от тирад, Оправдывавших путь в кромешный ад. Она глядит, как он ладит щит,Надеясь узреть священный обряд, Пиршество и приношенье жертв,В виде увитых цветами телят, — Но на слепящий глаза металлДлань его не алтарь нанесла: В отсветах горна видит онаДругие сцены, иные дела… Колючей проволокой обнесенКакой-то плац, где зубоскалят судьи, Стоит жара, потеет гарнизон,Встав поудобнее, со всех сторонНа плац досужие глазеют люди, А там у трех столбов стоят, бледны, Три узника — они обречены. То, чем разумен мир и чем велик,В чужих руках отныне находилось, Не ждало помощи в последний мигИ не надеялось на божью милость,Но то, с каким усердием глумилась Толпа над унижением троих, — Еще до смерти умертвило их. Она глядит, как он ладит щит,Надеясь атлетов узреть на нем, Гибких плясуний и плясунов,Кружащих перед священным огнем, — Но на слепящий глаза металлЛегким мановеньем руки Он не пляшущих поместил,А поле, где пляшут лишь сорняки… Оборвыш камнем запустил в птенцаИ двинул дальше… То, что в мире этом Насилуют и могут два юнцаПрирезать старца, — не было секретомДля сорванца, кому грозил кастетом Мир, где обещанному грош цена И помощь тем, кто немощен, смешна. Тонкогубый умелец ГефестВынес из кузни Ахиллов щит. Фетида, прекрасногрудая мать,Руки к небу воздев, скорбит Над тем, чтo оружейник ГефестВыковал сыну ее для войны: Многих сразит жестокий Ахилл,Но дни его уже сочтены.
Без рифм и ритма болтовня соседей,Но каждый мнит, что он поэт в беседе.В любой из тем, хотя и в разной мере,Как бассо-остинато — недоверье.Большие люди, взмокнув от снованья,Дают понять в процессе узнаванья:«Я вам не книга, чтоб во мне читали.Я в полном здравии, а вы устали.Хотите завести со мной беседу?А вот возьму и тотчас же уеду…»Мольба, призыв, чтобы тебя призналиИ потеснились в этом тесном зале,Где каждый, словно слон, свое трубя,Глух, потому что слышит лишь себя.
