прошептал граф Август. — Я больше всего на свете боюсь дуэлей… Ты такой вспыльчивый, Вилюсь. А два прошлых твоих поединка стоили мне немало здоровья…
— Вот видишь, cher papa, как все удачно складывается! Меня не вызвали на дуэль, я жив и здоров и вдобавок женюсь на очаровательнейшей женщине. Мы отлично заживем втроем.
— Это невозможно! Я никогда на это не соглашусь! — испуганно и зло закричал граф Август.
Вильгельм потрепал отца по плечу и в третий раз поцеловал в лоб.
— Другого выхода нет, cher papa! Я влюблен без памяти, жить без нее не могу, а стать моей она не согласится, пока я не поведу ее к алтарю.
— Betise! [423] — рявкнул отец. — Возьми себя в руки, сделай над собой усилие…
— Не могу! — жалобно простонал Вильгельм. — Я к этому не привык! Ты всегда баловал меня, потакал малейшим моим прихотям…
Он взял руку отца и поднес к губам, с нежностью заглядывая ему в глаза.
— Да, Вилюсь, я всегда был хорошим отцом, — растрогался граф Август. — Но и ты был послушным, примерным сыном… Мы жили с тобой не как отец с сыном, а как… chose… приятели, как добрые друзья… Прошу тебя, Вилюсь, сделай над собой усилие ради меня… Выкинь это из головы…
— А моя честь? Тоже прикажешь выкинуть из головы? — бросил Вильгельм.
— Dieu te garde[424] совершать бесчестные поступки! Но при чем тут честь? Ты ведь сам сказал, что между вами ничего… chose… такого не было…
— Панна Делиция из-за меня потеряла жениха, кроме того, внезапный разрыв с Цезарием скомпрометирует ее в глазах общества!
— О какой компрометации и о каком обществе может идти речь! Вернется в свой медвежий угол и найдет под стать себе какого-нибудь Кникса или Сикса… Si c’etait au moins une femme du monde[425], a то провинциалка, внучка лапотного дворянина…
— Cher papa, ты отстал от жизни! Посмотришь, какой блестящей светской дамой будет эта, как ты изволил выразиться, провинциалка, когда станет моей женой… C’est une creature vraiment delicieuse![426] Хороша, как богиня, нежна, как лилия, обольстительна, как дьяволенок…
Граф Август посмотрел на сына маслеными глазками.
— Она в самом деле так… chose… привлекательна?
— Ты должен убедиться в этом своими глазами, cher papa!
— Ни за что! — решительно воспротивился отец. — Я никогда не дам согласия на этот брак!
В таком духе разговор продолжался еще довольно долго. Граф Август то горячился, то размякал. Вильгельм исчерпал весь свой запас нежности и лести, а всегда доброе отцовское сердце было непреклонно. Наконец, граф Август достал платок и стал утирать слезы.
— Что я вижу! Ты плачешь, папочка! Я этого не перенесу! — растерялся Вильгельм.
Граф Август, не отнимая от глаз платка, жалобно заговорил:
— Я оплакиваю надежды, которые… chose… возлагал на тебя! Я думал, ты будешь украшением и гордостью нашего рода.
— А разве это не так? По-твоему, Мстислав или Цезарий — гордость и украшение рода? Ничего себе украшения! Один с изъяном, другой неотесан!
— Я всегда гордился тобой и благодарил бога и мою незабвенную Берту, которая родила мне сына, не похожего на них… А теперь… эта женитьба, но я не дам своего согласия, ни за что не дам! Она унизит меня в глазах графини… Как будет злорадствовать… cette douce vipere! [427]
— А ты не обращай внимания, cher papa!
— То есть как? Мстислав женится на княжне Б., а ты… avec une… [428] Микс… Шике… Кикс… Если бы еще за ней миллионы давали!
— Миллионы будут, cher papa!
Граф Август отнял от глаз платок.
— Будут? — недоверчиво переспросил он. — Откуда у этих Книксов миллионы? Что они, фальшивомонетчики?
— Нет, папочка, — рассмеялся Вильгельм. — Вчера пани Книксен читала мне письмо генеральши Орчин-ской…
— Генеральши Орчинской? — насторожился граф Август, и у него сразу высохли слезы.
— Да. Генеральша в довольно странных выражениях пишет, что если Делиция выйдет замуж за графа Помпалинского, она упомянет ее в завещании…
— За какого Помпалинского?
— Она, конечно, имеет в виду Цезария. Откуда ей знать обо мне?.. Но я думаю, ей безразлично, за кого из Помпалинских выйдет Делиция…
— Как это безразлично?! — вскричал граф Август, вскакивая с кресла. — Voila une idee! [429] Безразлично — ты или Цезарий! Раз старуха обещала оставить этой девице наследство, если она выйдет замуж за Цезария, то теперь, узнав, что на ней женишься ты, она завещает ей в два, в три, в десять раз больше. A chacun selon ses merites! [430] Да, да, так оно и будет.
Он прошелся несколько раз по комнате и остановился перед сыном.
— Eh bien! Ну, сколько может завещать ей старуха? Каких-нибудь двадцать тысчонок на приданое…
— Графине, cher papa, неудобно оставлять так мало. Пани Книксен упомянула вскользь, что рассчитывает получить в наследство от тетки триста или пятьсот тысяч.
— Фьють! — присвистнул граф Август. — Несбыточные мечты! Au fait[431],— прибавил он в раздумье, — в этом нет ничего неправдоподобного! Бабе досталось после мужа огромное состояние и, уж конечно, эта скряга сумела его удвоить… Наверняка в кубышке у нее — кругленький миллиончик, не считая недвижимости и драгоценностей… Мне это известно из достоверных источников.
Он ходил по комнате и рассуждал вслух:
— Au fait, в этом нет ничего неправдоподобного. Ее девичья фамилия Помпалинская, воспитывалась она у нас в доме… Может, она хочет в такой деликатной форме отблагодарить нашу семью… Иначе как истолковать ее условия: если барышня… chose…выйдет за графа Помпалинского, тогда…
Вильгельм молчал и улыбался своим мыслям, которые уносили его далеко отсюда.
Граф Август еще некоторое время ходил по комнате и размышлял. Потом подошел к сыну, вынул изо рта трубку и негромко сказал:
— А деньги, Вилюсь, нам сейчас очень бы пригодились. Мы немного задолжали, пока это еще пустяки, но Святослав сказал мне на днях: ca ira! И это заставило меня призадуматься… Если ты намерен по-прежнему сорить деньгами… Ведь, чтобы снова пустить в ход фабрику в Алексине, средства нужны немалые. Пятьсот, ву на худой конец, триста тысяч… это неплохо, совсем неплохо…
— Папа, — вскакивая, сказал Вильгельм, — одевайся и едем к ним…
Между отцом и сыном снова разгорелся нескончаемый спор. Чтобы убедить отца, Вильгельм прибегнул к последнему средству: бросился ему на шею и стал целовать в пухлые щеки. В результате не прошло и часа, как элегантное тильбюри мчало отца с сыном по улицам Варшавы к гостинице «Европейская».
Когда они вернулись домой, Вильгельм с видом победителя остановился перед отцом и спросил:
— Eh bien, papa?
— Eh bien! Ай, да Цезарий, достал со дна морского такую великолепную жемчужину!.. Да, Вилюсь, это лакомый кусочек! А мама! Mon Dieu! Как быстро меняется провинция! Какие безупречные манеры! А наряды? Заметил, как тактично, с каким достоинством она завела разговор о письме генеральши, а потом показала его мне… Да, там черным по белому написано: «Делиция получит наследство», а наследство генеральши — это Клондайк, mon cher!
Граф Август с сияющим лицом подошел к зеркалу и расправил бакенбарды.
