Окопники

Своих последышей — фольксштурм!
Мальчишки шли картинно, пышно
И их свинец свистел и выл…
Озлившись, дядька Федька, дышло
И здесь за комель ухватил.
Он каску в сторону откинул,
Поднялся грозно в полный рост:
Сдержал рубеж…
А сам загинул —
В огне Зееловскнх высот!
Война не ведает печалей,
Когда под иен дымится кровь…
Их по квадратам расписали,
Зеленых фольксштурмовнков!
Остался дядька с рваной раной
Под серой насыпью земли.
Умчался конь его буланый:
Куда?..
Не знают дрогали!
И время взвень сбивает лиру,
Летит к безвестной стороне:
То ль к заповеданному Миру
То ль к незапамятной Войне.

ПОД СЕРДЦЕМ ПУЛЯ

… Под сердцем пуля у меня —
Германская тупая пуля.
Уж тридцать лег ее ношу я,
Победно выйдя из огня.

В живую ткань она вросла
И тянет, гнет солдата к смерти,
За то, что жизнь моя прошла
По гребню смертной круговерти.

За то, что сам стрелял и бил,
И лез в отчаянные драки.
Чужую злую кровь пролил,
Вставал с гранатою на танки.

Давно на свете нет войны,
А пуля клятая напомнит
Про Курск,
Приволжские холмы…
И сердце яростью наполни!

Но как я пулю оторву От сердца?..
Чуть оно заноет!.. —
И я живу, и не живу,
Еще не выбывший из строй.

Свое свинцовое литье
Война от сердца не отпустит,
Покуда в землю не опустят
Со мною горюшко мое.

БЕРЛИНСКИЙ СОН

Уснул казак у стен рейхстага
В конце поверженной войны,
Под окрыленным алым стягом
Своей весны, своей страны.

Трава теснилась сквозь каменья,
Бросая тоненькую тень.
Дымилось солнце возрожденья,
Цвела берлинская сирень.

Вповал бойцы — гвардейцы спали.
До края выбившись из сил,
На сером выбитом асфальте —
Где крепкий сон кого скосил.

Еще истертые подметки
Дымятся яростной войной…
Уснул степняк, как будто в лодке