Последовали новые разрывы, но уже дальше.
— Ладно, хлопцы, ложитесь?ка спать, — сказал нам дядя Вася, — с утра работать. Тут, чай, много оружия собрано, и требуется привести его в порядок.
Прилечь возле своих было негде. Только у самой двери оставалось незанятое место.
Там было холодно, но что делать… Положили вещмешки под головы и улеглись. Кто?то выходил из избы, переступая через нас. Противник методично обстреливал тылы полка. Рызрывы следовали через равные промежутки. Я никак не мог уснуть. Петр тоже не спал.
— Ты чего вертишься? — спросил я.
— Сквозит. Да и думы одолевают.
— Какие думы?
— Разные… Вот почему?то вспомнил Павла Александровича, нашего учителя литературы… Как он нам о войне рассказывал! Совсем иначе, чем Чулков.
— Иначе, — согласился я.
— А ведь он тоже из бывших солдат: всю первую мировую войну оттрубил…
Павел Александрович настойчиво внушал нам, что и на войне человек должен оставаться человеком. Как?то завел речь о собственных переживаниях в бою. Признался, что всякий раз, идя в бой или отражая атаку противника, подавлял в себе чувство страха. «Смерти все боятся, — рассуждал Павел Александрович. — Только ведут себя люди по — разному: одни и вида не подают, что им страшно, а другие распускаются, суетятся…»
Я стал припоминать, что послужило поводом для такого разговора. Кажется, «Война и мир» Толстого. А может быть, какое?то литературное произведение о гражданской войне. И не заметил, как уснул.
Ночью меня разбудил Кравчук: потребовалось срочно доставить в батальон станковый пулемет.
Я пошел в соседнюю деревню, где стояла транспортная рота. Разбудил командира и попросил выделить в мое распоряжение ездового и лошадь. Капитан с буденновскими усами измерил меня недовольным взглядом и сказал, что «ему выделять не из чего»: люди и лошади измотаны. Перевернулся на другой бок, натянул на себя полушубок и затих. Я некоторое время постоял возле него молча, потом пригрозил, сам дивясь своему тону:
— Так и доложу, что командир транспортной роты не дал мне лошадь для доставки пулемета на передовую.
Усача моя угроза не обескуражила.
— Докладывай…
Я направился к выходу и со всей силой хлопнул дверью. Это подействовал.
— Стой! — крикнул мне вдогонку капитан и зазвенел шпорами. — Какие все обидчивые стали!.. Лошадь запрягай, а ездового недам — один управишься.
— Запрягать я не умею…
— Дежурный поможет.
Мне действительно раньше не приходилось запрягать лошадей. Я даже побаивался их и откровенно признался в этом дежурному по роте. Тот хмыкнул презрительно, запряг сам и, передавая мне вожжи, обнадежил:
— Лошади у нас смирные, как овечки. Очень устают. Еле волочат сани…
Кравчук помог мне погрузить пулемет, растолковал, куда и как я должен ехать:
— Шпарь прямо через тот вон лес. За ним спустишься в глубокую балку. Потом увидишь деревню Хорошево. Там КП полка. А оттуда до батальона любой дорогу покажет.
Лес, о котором говорил Кравчук, виднелся метрах в пятистах от нас. Не доезжая до него, я увидел справа несколько трупов, наполовину занесенных снегом. Судя по одежде, не бойцы, а местные жители. Один из убитых лежал так, что по его ногам не единожды, наверное, проезжали сани. Я постарался не задеть их полозом.
Из живых первым на моем пути оказался тог самый рядовой Дунин, которого Кравчук поставил в пример мне и Петру. Он затаился в лесной чащобе, между штабелями боеприпасов. Сидел на порожнем ящике, положив винтовку на колени, и грел руки над костерком, загороженным от противника высокой снежной стеной и прикрытым сверху еловыми ветками. На его давно не бритом лице выделялся большой нос, посиневший от холода.
— Ну, как вы тут? — спросил я участливо. — Скоро, должно быть, подмену пришлют?
— Не знаю, — угрюмо ответил Дунин, не поворачивая
головы.
— Паек?то хоть привозят?
— Привозят.
Больше он ничего не сказал. Ни на кого не жаловался, ни о чем не просил.
— Может, надо что?нибудь передать начальству?
Он опять молча покрутил головой.
Мне от души хотелось если не облегчить, то хотя бы скрасить надеждой на скорое облегчение одинокое существование бойца в продутом февральскими метелями лесу, под ежеминутной угрозой детонации сосредоточенной здесь взрывча тки от какого?нибудь шального вражеского снаряда или бомбежки с воздуха. Пообещал поговорить с дядей Васей и Кравчуком, чтобы ускорили подмену. Дунин снова отмолчался. Казалось, он никак не реагировал не только на мои слова, но и на мое присутствие.
— Поеду, — сказал я.
— Езжай, — ответил он безразлично.
Не знаю, сколько я отъехал от Дунина, как вдруг увидел метрах в десяти от дороги еще одного бойца, сидев
шего с винтовкой под деревом. Над ним я заметил телефонные провода. Подумалось: задремал связист, высланный исправлять линию. Я нарочито громко стал понукать лошадь, но боец не пошевелился.
Пришлось подойти. Красноармеец был мертв, снег давно замел его последние шаги, запорошил глаза и чуть раскрытый рот.
Вернувшись к саням, я так рванул вожжи, что лошадь от неожиданности прошла несколько метров куда быстрее, чем до этого.
Скоро лес кончился. Дорога вывела меня в поле, и там я увидел красноармейцев, сраженных в бою. Они лежали, будго снопы на только что сжатой ниве. Не трудно было представить, как они бросились из леса на немецкие пулеметы и вот полегли. Поземка старалась схоронить их, но погибшие не сдавались. Они, похоже, карабкались вон из снега, чтобы живые видели, что они не пожалели себя…
Опять я набросился на свою несчастную лошадь. Она снова засеменила чуть быстрей. И вдруг остановилась на краю крутого спуска.
На другой стороне оврага виднелось Хорошево, и оттуда доносилась трескотня переднего края. А в низине я застал за работой похоронную команду. Она почти целиком состояла из музыкантов полкового оркестра. Одного из них, барабанщика Сашу Аверьянова, я знал еще по боям в Подмосковье.
— Привет артснабжению! — крикнул он мне охрипшим голосом.
Саша стоял с лопатой у глубокой воронки и дымил цигаркой. Другие музыканты рядком складывали в воронку мерзлые трупы, подобранные, очевидно, на том самом поле, которое простерлось за оврагом.
— Не забудьте забрать одного в лесу, — попросил я. — Связист он, кажется. Замерз прямо на линии.
— Дойдет очередь и до него, — пообещал Аверьянов.
В Хорошеве мне удалось относительно быстро найти комбата. Он вышел взглянуть на привезенный мною пулемет. Почему?то спросил:
— Работает?
— Можно попробовать.
— Поставь лошадь за стенку дома, а то не на чем будет ехать обратно. И сам там постой. Сейчас пришлю орди
нарца. Вместе доставите машинку в роту. Там и попробуешь…
Пули то и дело посвистывали рядом и могли, конечно, задеть и лошадь и меня. Но ординарец —
