будучи в мнении том, что в заключении артикулов внесено будет всегда то, чтобы их привесть в рабство».
Толпа шумела; татары грабили польскую свиту, оправдываясь тем, что «ляхи нам братья, но лошади и платья ляхов нам не сродни». Делегаты торопились выбраться из Белой Церкви и после жарких споров договорились с Хмельницким и старшuной на следующих основных условиях: 1. Реестр устанавливается в 20 тысяч; 2. Реестровые могут проживать только в Киевском воеводстве; 3. Шляхта вступает немедленно во владение своими поместьями по всей Украине, но не взимает с крестьян податей до окончания составления нового реестра (на что давалось три месяца); 4. Православная религия остается при всех стародавних правах своих; 5. Хмельницкий должен расторгнуть союз с татарами и отказаться от самостоятельных переговоров с иностранными государствами; 6. Гетман запорожский подчиняется польскому коронному гетману; резиденцией его является попрежнему Чигирин.
Что означал белоцерковский договор для Украины? Уничтожение церковной унии и увеличение реестровых до 20 тысяч — вот два завоевания по сравнению с тем, что имело место перед восстанием. По сравнению же с условиями Зборовского мира это был огромный шаг назад. Украина теряла свою независимость, вновь становилась польской провинцией, народ возвращался в прежнее подневольное положение. И это после трех лет борьбы! Если Зборовский мир оказался недолговечным, то Белоцерковский не имел никаких шансов на успех.
И все-таки Хмельницкий не видел другого выхода, как согласиться на эти тягостные условия.
В Турции сменилось благожелательное Хмельницкому правительство; татар на Украине оставалось мало. Москва после берестечского поражения очень охладела к Хмельницкому. Своими же силами Украина не могла теперь справиться с противником: козаки потеряли под Берестечком большую часть артиллерии, приближалось холодное время года, усугублявшее трудности, и к тому же некоторые члены старшuны возглавляемые полковником Гладким, открыто и резко выступали против гетмана.
Нужно было во что бы то ни стало получить передышку, чтобы урегулировать все это. Богдану хотелось уплатить за эту передышку менее дорогой ценой. Но выбора не было. Оставалась возможность обеспечить интересы старшuны, но приходилось принести в жертву кровные интересы широких масс.
Гетман пошел на это. Больше того: получив предварительно знатных аманатов (заложников), Хмельницкий согласился поехать в польскую ставку, чтобы лично подписать договор. При встрече с Потоцким, своим бывшим пленником, он держался очень смиренно, кланялся и даже плакал.
«Он имел обыкновение плакать, когда необходимость вынуждала его к этому», с досадой замечает по этому поводу историк Шевалье[149].
Богдан делал то, что считал нужным делать во имя государственных интересов украинского народа. Немало усилий, должно быть, стоило ему принудить себя к такому унижению.
Однако народ думал иначе. Еще в Белой Церкви, когда сделались известными статьи нового договора, колоссальная толпа окружила замок и подвергла его форменному штурму.
— Ты, гетман, себя да старшuну спасаешь, — кричала беднота, — а о нас и знать не хочешь!.. Отдаешь нас, бедных, на муки под киями, батогами, на колах да на виселицах! Но прежде чем дело дойдет до того, ты сам положишь свою голову, и ни один лях не уйдет живым!
Измученные люди были правы в своем возмущении, но еще более прав был Хмельницкий, смотревший на вещи более широко и видевший неподготовленность страны к немедленному возобновлению борьбы.
Опасаясь, как бы делегаты не пострадали, гетман с полковниками выбежали к разъяренной толпе и под градом камней и стрел принялись разгонять ее саблями и плетками. Взяв в обе руки булаву, Богдан опускал ее изо всех сил на головы «бунтовщиков», удивляя бесстрашием польских комиссаров, которые, трепеща, наблюдали из окон за этой сценой. Тем временем хитроумный Выговский повел, обращаясь к толпе, медоточивые речи.
— Посол, как осел, — повторял он употребительное тогда сравнение: — что положат на него, то и несет. Вдобавок, пан Кисель не лях, а русский. Чего же вы хотите, злодеи?
Кое-как, посредством уговоров и угроз, удалось рассеять многотысячную толпу (доходило до угрозы стрелять из пушек). Послы выехали к Потоцкому. Но едва они покинули пределы города, их снова окружила яростная толпа, оттеснила конвой и ограбила дочиста.
— Знали ляхи, кого послать! — кричали некоторые. — Кисель — русский, а прочие — литовцы. Если бы настоящие ляхи пришли, то не сносить бы им головы!
Перепуганные делегаты добрались, наконец, до коронного гетмана и сообщили о договоренности с Хмельницким. Потоцкий распорядился, чтобы вся польско-литовская армия (к этому времени Радзивилл вывел из Киева свои войска и соединился с Потоцким) придвинулась к Белой Церкви, дабы «принимать присягу на верность от подданных его королевского величества запорожских козаков».
И тут неожиданно не только для поляков, но и для Богдана разыгрался эпизод, выделяющийся даже на фоне необычайных событий того времени.
Когда польская армия приблизилась к Белой Церкви, Потоцкому доложили о прибытии козацких представителей. К совершенному изумлению всех присутствующих, в палатку вошли 12 никому неведомых, бедно одетых козаков и заявили:
— Войско запорожское послало нас к вашим милостям просить, чтобы вы утвердили Зборовские статьи.
Впечатление было ошеломляющее.
— Что ж это? — кричали в бешенстве паны. — Не будем ли уж мы игрушками в руках презренного хлопства?
До нас не дошли точные данные о том, что происходило в эти дни в Белой Церкви. Но легко себе представить, какая грозная, стихийная волна гнева и протеста прокатилась по всему козацкому войску, если Хмельницкий в первый — и последний — раз выпустил из своих рук кормило власти, был отодвинут на задний план, вместе со всей старшuной стушевался, предоставил действовать безвестным вожакам бедноты.
Потоцкий прогнал незваных гостей и построил армию в боевой порядок. Князь Радзивилл ударил на козаков, но поляки почему-то не поддержали литовцев. Радзивилл опрокинул много козацких полков, нанеся им тяжелый урон, но окончательно разгромить своими силами не смог[150]. Богдан опасался, что если на следующий день вся армия Потоцкого пойдет в атаку, то дело может кончиться вторым Берестечком. Он не принимал участия в сражении, а вечером послал к коронному гетману гонца с заявлением, что битва произошла помимо его желания, он же предлагает хоть завтра подписывать договор.
Кисель ответил, что все паны недоумевают, как это «вместо чиновных козаков являлись какие-то презренные хлопы требовать Зборовского договора», и что Богдан должен не на словах, а на деле доказать свою искренность.
Однако вместо новых гонцов Хмельницкого на другое утро поляки увидели перед собою все козацкое войско. Разыгралась битва, еще более жестокая, чем накануне. А вечером Хмельницкий вновь прислал какого-то пленного шляхтича с извинениями и уверениями в дружбе.
Так продолжалось несколько дней. Поляки отказывались от каких бы то ни было уступок, и в конце концов обессилевшая беднота, потерявшая не одну сотню убитыми и ранеными, угрюмо засела в своих возах. Хмельницкий тотчас вернул себе прежнее положение, и через день состоялся упомянутый визит его к Потоцкому, во время которого был подписан Белоцерковский договор (18 сентября 1651 года).
Визит этот вообще изобиловал драматическими моментами. Богдан сперва держался скромно и политично, но, выпив вина, стал несдержан и резок. Существует версия, что обозленные паны решили тогда отравить его. Однако проницательный гетман уловил что-то подозрительное в их поведении, оставил нетронутым заздравный кубок в честь короля и немедленно удалился, Простояв еще две недели, польская армия выступила в Подолию. Белоцерковский договор был последним политическим действием Потоцкого: 29 сентября он умер. Его преемником явился польный гетман Калиновский. В это время появилась комета, и астрологи предвещали несчастия. Не надо было обладать пророческим даром для этого предсказания: голод и мор свирепствовали на Украине, в Волыни и в Подолии. Поддерживаемые беспощадным Калиновским, паны, въезжая в свои владения, снова наталкивались на отчаянное сопротивление крестьян, снова видели, что надо готовиться к войне — не на живот, а на смерть.
