никакого внимания. Куракин постоянно во всех кругах чувствовал враждебное к себе отношение и в то же время был лишен возможности так или иначе реагировать на это. Атмосфера все сгущалась и сгущалась, и ультиматум русского правительства 24 апреля являлся первым вестником войны. Куракин в частной аудиенции в Сен-Клу представил его Наполеону, который при его чтении не стеснялся ни в словах, ни в выражениях и, вообще, не скрывал своих негодующих чувств, овладевших им. Но разрыва в данный момент он не хотел и, выразив принципиальное согласие на удовлетворение требований России в духе апрельского ультиматума, Наполеон в то же время, тайно от посла, послал в Вильну своего адъютанта де-Нарбонна, раньше посланного в Пруссию следить за ее вооружениями. Он должен был отвезти письмо государю и ответ герцога Бассано, руководителя внешней политики Франции, Румянцеву и попутно познакомиться с движениями русской армии и вообще военными приготовлениями России. Кроме того, он, должен был уверить Александра в дружбе Наполеона. И письмо последнего к государю говорило о том же, хотя Наполеон не скрывал серьезности положения дел, но говорил также о своем желании мира. Пока блестящий адъютант исполнял свое дипломатическое поручение, недалекое от шпионства, с Куракиным вели переговоры и, по-видимости, во всем уступали, соглашаясь на эвакуацию Пруссии и вывод гарнизона из Данцига. Куракин, против своего обыкновения, с жаром отнесся к работе и выработке текста примирительного договора, будучи уверен в сохранении мира и чрезвычайно высоко оценивая свою историческую роль. Но скоро и Куракин узнал истину, и негодование овладело им от такой двуличной политики. Первое время он потребовал выдачи паспорта, что означало объявление войны, хотя на это Куракин не имел никаких прямых указаний правительства. Наполеон ожидал приезда своего адъютанта и поручил своим министрам пустить в ход все средства, чтобы заставить Куракина отказаться от своего заявления. В конце концов, Куракин сдался, и объявление войны было отсрочено. Сам же Наполеон, пока пытались уладить инцидент с русским послом, отправился в Дрезден вместе с женою. Это было 9 мая. Началась лихорадочная работа по подготовке и обучению армии. Он хотел сразу нанести удар России, а потом восстановить Польшу в виде благодарности за оказанные ему польским народом услуги. Александр тоже не дремал. Оставив столицу, он приближался к Вильне, где тоже были собраны войска, и где тоже происходили упражнения, подобно дрезденским.
Наполеон был в Дрездене окружен свитой королей и принцев, подобострастно себя державших, но в то же время его ненавидевших.
Все оскорбленные и униженные Наполеоном сплотились вокруг Александра: все они дышали ненавистью и к Наполеону, и к революции. Они мечтали не только о свержении Наполеона, но и о подавлении революции. Рядом со Штейном, которого Александр приглашал в Россию для борьбы за либеральные начала, подавляемые Наполеоном, были чистейшие реакционеры, враги французской революции. Их злобное шипение разжигало в Александре неприязнь к Наполеону, их вкрадчивая лесть еще более развивала самолюбие монарха, привыкшего играть всегда и везде первую роль и выступавшего в качестве защитника «прав и свободы» угнетенных людей. Реакционная клика давала предполагаемой войне совсем другой тон. Борьба шла не против угнетателя народов во имя национальных интересов, затронутых Наполеоном, и не во имя политического равновесия, нарушенного политикой Наполеона.
Предстоящая борьба во имя «порядка и законности» принимала характер борьбы абсолютических идей и идей, выдвинутых, революцией, столь ненавистных для эмигрантов. Победа России — это не только победа одной нации над другой — это разгром революционной Франции, разгром демократии и торжество старого порядка. Вот почему весь мир следил за готовящейся борьбой, а перед ней и борьба с Англией отступала на задний план. 24 июня Наполеон перешел Неман.
Пленные испанские инсургенты (карт. Sergent)
IV. Наполеон и Испания
самого раннего утра 2 мая 1808 г. площадь перед королевским дворцом в Мадриде стала наполняться народом. Туда стекались лица всевозможных классов, званий и состояний. Тут были и мужчины, и масса женщин и детей, потомки тех кастильцев, которые некогда создали Испанию, вынесли на своих плечах монархию, долженствовавшую олицетворить собою страну, — монархию, сделавшуюся для них предметом культа. Сильное волнение царило среди толпы, — волнение, уже в течение ряда дней овладевшее столицей, сказавшееся уже в ряде вспышек, сборищ на улицах и площадях Мадрида. Пред главным входом во дворец стояли готовые к отъезду придворные кареты; было известно, что по приказу Мюрата, командовавшего французскими войсками, занявшими большую часть Испании и Мадрид, должны были выехать во Францию королева Этрурии с детьми и затем оба инфанта, дон Антонио и дон Франциско, последние представители испанской монархии. Отрекшийся от престола Карл IV с женой уже были в Байонне. Туда же уехал и новый король, Фердинанд, сделавшийся героем в глазах кастильцев, олицетворением всего величия прошлого, надеждой будущего, — король, которому еще недавно Мадрид устроил торжественную встречу, устлал коврами его путь во дворец, провожал его восторженными и радостными криками. А в это время чужеземцы наводняли страну, весь Мадрид был обложен французскими войсками, каждое воскресенье на Прадо происходили парады и смотры, в монастыре кармелитов Мюрат совершал торжественные службы, а улица Алькала и площадь Puerto del Sol наводнялись солдатами французской армии, не церемонившейся с мадридской публикой.
Крещение римского короля в 1811 году 10 июня (Верс. Музей)
Спокойно смотрела толпа на отъезд королевы Этрурии. Она была в глазах кастильцев чужестранкой, ходили упорные слухи о ее сношениях с Мюратом, ее интригах. Помехи к отъезду не было. Все внимание приковывали две кареты, которые должны были увезти инфантов, и едва они появились, неистовые крики поднялись в толпе, слышался плач и рыдания, возгласы женщин: «их увозят от нас, их увозят от нас», и в ту минуту, когда экипажи должны были тронуться в путь, на площади появился один из адъютантов Мюрата, Лагранж, посланный Мюратом для наблюдения за отъездом членов королевской семьи и за настроением толпы. Все раздражение, царившее среди населения Мадрида, вся ненависть к чужеземцам, увозящим все, что было наиболее драгоценным в глазах кастильцев, в одно мгновение нашли исход. С криками ярости толпа набросилась на Лагранжа и он был бы убит, если бы его не защитил капитан валлонской гвардии, закрывший его собою от ярости толпы. Еще более возмущенная толпа набросилась на них обоих, и прибывшему французскому патрулю с трудом удалось вырвать обе жертвы народной ненависти из рук разъяренной толпы. Мюрат был оповещен о происходившем на площади, и несколько минут спустя, когда толпа продолжала преграждать путь каретам, батальон французских солдат с 2 пушками явился со стороны дворца. Без малейшего предупреждения раздались выстрелы в толпу, в ужасе и смятении разбежавшуюся по разным улицам и кварталам Мадрида, разнося весть о кровавом избиении. Мюрат исполнил приказ, данный еще заранее предусмотрительным Наполеоном, предписавшим Мюрату доставить хотя бы с помощью насилия королевскую семью в Байонну и моментально подавить мятеж, если он вспыхнет.
Карл IV, король испанский (Гойя)
Но расчет оказался неверным. Толпа разбежалась, препятствий к увозу членов королевской семьи не было более, но то, что произошло на площади, вызвало в населении Мадрида чувство ярости и негодования. Едва сделался известным факт избиения толпы на площади, как все население поголовно схватилось за оружие. Началось уже настоящее восстание, и вся ненависть обрушилась на французских солдат. За убитых на площади платились французские солдаты, в руках которых было оружие. Их избивали и на улицах и в домах. Пощады не было. Щадили и отводили в плен только таких, у которых не оказывалось оружия. Вскоре главные улицы Майор, Алькала, Монтеро и Лас-Карретас были в руках восставших. Мадрид, казалось, вновь очутился во власти народа, и жители Мадрида готовились торжествовать победу, так силен и успешен был натиск толпы. Но победа длилась недолго.
