Швеции, основанная, как мы видели, на ее чрезвычайных внутренних затруднениях, теперь была поддержана еще в большей мере зародившимися летом 1809 г. планами о возможности получить возмещение за потерянную Финляндию на западе присоединением Норвегии. Все эти обстоятельства не могли остаться без влияния на работу шведских уполномоченных при заключении мира с Россией.
Бернадот (Муз. П. И. Щукина)
Переговоры о мире велись в Фридрихсгаме в августе месяце; с русской стороны уполномоченными были граф Румянцев и Алопеус, со шведской же — барон Стединг и Шельдебранд; первым был поставлен на очередь вопрос возвращения Швеции Аландских островов; Румянцев, однако, наотрез отказался обсуждать его, правильно заметив, что «уступить Финляндию без Аландских островов значит отдать сундук, оставив у себя ключи от него»; да и сам Стединг называл острова «караульней» Стокгольма, «сигнальным постом шведской столицы»… «Без него жители последней, — говорил он, — не могли бы спать спокойно ни единой ночи»[12]. Получив такой резкий отказ, шведы стали просить, чтобы Россия, по крайней мере, обещала не строить укреплений на этих островах; но и на эту просьбу они получили также отказ[13]. Вторым спорным вопросом была пограничная сухопутная линия; Россия считала таковой реку Каликс, шведы же предлагали реку Кемь; в виде компромисса Александр решил предложить реку Торнео, на что Швеции пришлось согласиться. Труднее дался России третий вопрос, касавшийся принуждения Швеции присоединиться к континентальной системе и вступить в союзнические отношения с Францией и с Данией; мы уже отметили значение этого требования для Швеции и те опасности, которые в таком случае стали бы угрожать ей со стороны Англии; не даром ее уполномоченные страшно противились этому требованию; в конце концов, им, однако, и здесь пришлось уступить; есть, впрочем, указания, что одновременно шведское правительство вошло в своего рода неформальное соглашение с Англией по поводу этого вопроса, обещав последней, что его присоединение к континентальной системе останется чисто номинальной сделкой без каких-либо дурных для Англии последствий, так как Швеция обещалась ничего против Англии и ее торговли не предпринимать. Внешним свидетельством этому служит тот факт, что английский посол не покинул Стокгольма после подписания упомянутых условий, а шведский посланник продолжал оставаться в Лондоне; факты эти уже тогда обратили на себя внимание Наполеона, который ими был очень рассержен.
5 (17) сентября был, наконец, подписан Фридрихсгамский мирный договор, явившийся одним из важнейших актов той политики, которую вел Александр, обеспечивая себе стратегический тыл, для приобретения полной свободы действий на Западе. В данный момент это было тем важнее, что западные горизонты России уже заволакивались черными тучами. Александр с каждым днем все далее отдалялся от своего тильзитского друга; пропасть между Францией и Россией все более увеличивалась; Наполеон не мог не чувствовать этого и сильно нервничал, не будучи в состоянии простить Александру в особенности нежелание помочь активно Франции против Австрии.
Немудрено поэтому, что Александр постарался воспользоваться слабостью Швеции и покончить со своим северным врагом. Но совершенно очевидно было, что одного мира было недостаточно; следовало создать такое положение, при котором и впредь не грозила бы опасность России с севера; Фридрихсгамский договор являлся только внешним миром, который теперь требовалось закрепить более прочным соглашением, завязав дружественные переговоры со Швецией. Для достижения этой цели, т. е. для обеспечения стратегического тыла России и окончательного устранения военной опасности с северной границы, Александру следовало удовлетворить следующие два условия: с одной стороны, ему необходимо было обеспечить себе не только мир, по и дружбу Швеции, а с другой — примирить местное население Финляндии с его новым положением в Российской империи. События войны 1808 г. ясно доказали царю всю опасность партизанской войны финляндцев. Вследствие этого первой заботой государя было достижение второго из названных двух условий.
Мы уже упомянули, что первым серьезным шагом в этом направлении был призыв «финской депутации» в Петербург для обсуждения создавшегося завоеванием Финляндии положения, что дало финляндцам возможность подчеркнуть, что судьбой всего их народа мог распоряжаться только сейм, а не подобная депутация. Александр учел этот намек и решился на шаг первостепенной важности, постановив о созыве знаменитого Боргоского сейма, на котором суждено было закрепить финляндскую конституцию. 15 (27) подписан был манифест, в котором государь обещал торжественно «сохранить вашу (финляндскую) конституцию, ваши основные законы; собрание ваше здесь (в Борго) будет служить ручательством моего обещания»; несколько раз и в разных формах повторял царь свое обещание обеспечить Финляндии конституцию.
Здесь следует заметить, что на психологию Александра в этом отношении воздействовало весьма много факторов, не только одно желание примирить финляндцев с их новым положением и сделать из них друзей России, хотя таковое соображение играло также видную роль в его политике. Для правильного понимания последней приходится принять во внимание и личное влияние Сперанского и проявившуюся тогда некоторую долю либеральной искренности Александра. С одной стороны, русской, не существовало каких-либо препятствий к дарованию финляндцам конституции; в Финляндии, кроме стратегических, не были замешаны какие бы то ни было русские интересы, не имелось прочных торговых связей, не было и чиновничьих интересов; служилый Петербург, например, оставался совершенно равнодушным к судьбе завоеванного края; в этом отношении Финляндия являлась прямой противоположностью Польше, уже крепко привязанной русскими чиновничьими и другими интересами; в финляндском вопросе, таким образом, Александр чувствовал свои руки совершенно развязанными. А с другой стороны, он этим самым получил блестящую возможность, ничем не рискуя, проявить свой либерализм, которым так гордился, но так мало пользовался; он мог теперь дать Европе и России доказательство своего конституционного настроения. Вполне искренно и всею душой воспользовался всем этим положением вещей Сперанский. В ту пору Сперанский еще полон был конституционных идеалов и еще твердо верил в возможность их практического осуществления и в самой России; не трудно понять поэтому его воодушевление в финляндском вопросе и его открытые заявления, что «Финляндия не провинция, а государство». А ко всему этому следует прибавить и вышеуказанные стратегические соображения; обеспечивая финляндцам полную самостоятельность в внутреннем управлении их отечества, государь создал России мирного союзника и друга, в чем можно справедливо усматривать дальновидную государственную мудрость Александра.
Таким образом, государственно-правовое положение Финляндии было определено актами весны 1809 г., в числе коих Боргоский сейм и обещания, данные Александром, стоят, конечно, на первом месте. Ее же международно-правовое положение окончательно определилось подписанием Фридрихсгамского трактата в сентябре того же года, согласно которому Финляндия вошла в состав Российской империи. Последствием первого обстоятельства явилась государственная автономия Финляндии, согласно которой в ее пределах законом могла стать лишь та правовая норма, которая проведена была порядком, установленным финляндскими основными законами; а таковыми являются утвержденные Александром шведские законы: Форма Правления 1772 г. и Акт Соединения и Безопасности 1789 г. Последствием второго обстоятельства было лишение Финляндии международного статуса: у нее нет представителей за границей, нет международного договорного права, нет и самостоятельности в вопросах права войны и мира; русский монарх, кроме того, является одновременно и великим князем Финляндии.
С конца 1808 г. Александр стал предпринимать меры к организации новой системы управления в завоеванных финляндских провинциях. 1 декабря во главе управления был поставлен генерал Спренгтпортен с титулом генерал-губернатора; при нем состоял особый правительственный комитет; в Петербурге же, в качестве Высочайшего докладчика, состоял особый статс-секретарь, каковую должность первым занял Сперанский, получивший, таким образом, прекрасную возможность оформить и определить институты финляндского государственного права; его уму и его перу обязана Финляндия закреплением ее конституционной свободы.
В первых мерах, предложенных русским правительством на обсуждение Боргоского сейма, уже явно звучит откровенное признание государственной автономии Финляндии; так, в проекте организации военных сил края говорилось, что национальная армия всегда является лучшим средством охраны народа и менее всего его обременяет, а потому, будучи уверенным в храбрости финляндцев, государь решил сохранить им их военную силу на защиту общего отечества от внешних врагов; немного позднее однако, в
