1810 г., были изданы два новых манифеста, которыми в виде милости финляндцам упразднялось их национальное войско[14].
В 1809 г. был учрежден правительственный совет, переименованный 9 (21) февраля 1816 г. в императорский финляндский сенат, стоящий и по сей день во главе гражданского управления Финляндии; в Петербурге же, в помощь Сперанскому, был назначен помощник статс-секретаря, каковую должность первым занял финляндец Р. Ребиндер; наконец 18 (30) октября 1809 г. была учреждена особая комиссия по финляндским делам, преобразованная в 1811 г. (окт. м.) в комитет, который получил своего особого председателя, статс-секретарь же стал его членом ex officio.
Первое время управления Финляндии ознаменовалось весьма частыми сменами высших ее должностных лиц; так, уже в июне мес. ушел в отставку Спренгтпортен, замененный Барклаем-де-Толли; последний, в свою очередь, был в 1810 г. назначен военным министром и заменен в Финляндии генералом Ф. Стейнгейлем; падение Сперанского вызвало назначение на пост статс-секретаря Р. Ребиндера, а граф Армфельт, ставший теперь ближайшим советником Александра по финляндским делам, был назначен председателем финляндского комитета; после его смерти (в 1814 г.) это место занял К. Троиль.
11 (23) декабря 1811 г. был издан манифест, согласно которому присоединялась к великому княжеству Финляндская (Выборгская) губерния, отошедшая к России по Ништадтскому миру 1721 г. Этот акт, опубликованный почти накануне смертельной борьбы Александра с Наполеоном, свидетельствует нам, насколько к этому времени царь был уже уверен в дружбе финляндцев; придвигать столь близко к Петербургу финляндскую границу можно было, только будучи абсолютно уверенным в лояльности финляндских соседей. Александр лично мог убедиться в этом во время своей поездки по Финляндии, предпринятой им после открытия Боргоского сейма; между прочим он посетил тогда и Або, где расположена была русская военная главная квартира; главнокомандующему Кноррингу он выразил свое глубокое недовольство и заменил его вскоре Барклаем-де-Толли; наоборот, к Абоскому университету (ныне Александровскому университету в Гельсингфорсе) он отнесся чрезвычайно благосклонно, назначив канцлером его Сперанского; тогда же университету было обеспечено особопривилегированное положение (в смысле автономии и независимости от правительства), сохраняемое им и поныне. На своем обратном пути Александр закрыл сейм в Борго и вернулся в свою столицу, воочию убедившись в хороших результатах, достигнутых его примирительной и либеральной политикой по отношению к финляндцам; он сознал, что впредь ему нечего было их бояться; управление страны было поставлено на рельсы, народ вполне удовлетворен данными ему конституционными гарантиями, северная же граница русского государства защищена присутствием нового друга и союзника, финляндского народа.
Гр. П. А. Шувалов.
Итак, Александр мог считать второе из названных нами двух условий его северной политики выполненным. Оставалось уладить первое, т. е. обеспечить России дружбу или, по крайней мере, добрые отношения Швеции. Тайно, подземными путями и с величайшей осторожностью подготовлял себе Александр свободу действий против Наполеона[15]; в начале 1810 г. отношения между ними стали принимать уже явно враждебную окраску; если царь готовил скорее дипломатическую борьбу, то Наполеон, наоборот, стал подумывать о возможности «военного воздействия»; отношения между ними стояли как будто на наклонной плоскости и уже катились вниз по направлению к темной пропасти 1812 г. Россия начала шевелиться; на западной границе мобилизовались войска, появились подкрепления, стали закладываться интендантские магазины и склады, подготовлялись провиант и запасы и т. д., и т. д. При такой обстановке, необходимость обеспечения тыла, т. е. северной границы, являлась условием первейшей важности.
Переворот в отношениях России к Швеции был теперь тем более возможен, что новое шведское правительство не чувствовало твердой почвы под ногами; социальные элементы находились в разброде, военные же и финансовые силы находились в сильном расстройстве. Затруднения правительства усиливал к тому же вопрос о престолонаследии; Карл XIII был стар и дряхл и не имел потомства, вследствие чего необходимо было озаботиться избранием преемника; первоначально выбор пал на Карла-Августа (Августенбургского), зятя датского короля (июнь 1809 г.); 28 мая 1810 г., однако, принц Карл упал на параде с лошади и умер. Шведское правительство вновь оказалось поставленным лицом к лицу с неприятным вопросом выбора наследника престола. Теперь случилось нечто совсем непредвиденное. Мы уже упоминали, что в Швеции существовала, хотя количественно, может быть, и незначительная партия, идеализировавшая Францию вообще и политику Наполеона в частности; представители ее теперь обратились к Наполеону за советом и содействием; последний не прочь был принять участие в шведской политике, учитывая возможность дружбы со Швецией в противовес России; для него была, однако, полной неожиданностью весть о кандидатуре… одного из его маршалов; одумавшись, он отнесся к этой новости благосклонно; хотя лично он недолюбливал и не особенно доверял лояльности Бернадота, князя Понте- Корво, которого держал за последнее время немного в загоне; ему теперь показалось выгодным иметь в Швеции такого своего ставленника, к тому же бывшего видным военачальником; в глубине души он надеялся воспользоваться в своих целях еще не зажившей «финляндской раной» Швеции.
В самой Швеции кандидатура Бернадота была встречена в широких слоях населения в общем симпатично; сопротивлялись ей лишь престарелый король и стокгольмские придворные, не желавшие примириться с мыслью перехода гордого престола Вазы к одному из французских генералов, выходцев из простого народа, имевшего одно лишь достоинство — военную славу и поддержку Бонапарта; к тому же при прежних порядках двор имел большое влияние на политику, которое он боялся потерять.
В июле 1810 г. государственные штаты, собравшиеся в городе Эребру (Orebro), избрали Бернадота наследником престола. В Петербурге известие это вызвало целую бурю негодования; русское общество усмотрело в подобном акте новую интригу ненавистного Наполеона; хладнокровным оставался один Александр; он лучше оценил значение Бернадотовского избрания для России, почувствовав, что оно не только прямо не грозит ему, но может стать даже выгодным; нет сомнения, что он учел лучше Наполеона как сложившуюся политическую конъюнктуру, так и значение личности нового шведского наследного принца; присутствие в Стокгольме недовольного маршала должно было рано или поздно быть использовано против Наполеона. Последний, между тем, сделал новую тактическую ошибку, пожелав теперь же воспользоваться своим влиянием в Швеции для принуждения ее присоединиться к континентальной системе; в октябре 1810 г., как будто забыв свои нелады с Александром, он пошел даже так далеко, что просил царя также оказать давление на Швецию в том же направлении. Государь же, конечно, нимало не предполагал пользоваться своим влиянием в этом отношении; настояния Наполеона явились только хорошим предлогом для того, чтобы завязать сношения с Бернадотом, т. е. имели как раз обратное желаемому императором действие.
Кн. Д. В. Голицын (С.-Обен)
Сразу по прибытии Бернадота в Стокгольм (октября 1810), Александр вошел с ним в сношения через посредство особого уполномоченного, полковника Чернышева[16]; последний с первого свиданья заметил, что Бернадот был вполне готов принять авансы Александра и даже более того, он сам настаивал на значении для Швеции дружбы России; свиданья между принцем и русским полковником носили демонстративно дружеский характер, причем в течение переговоров Бернадот не раз повторял «клятвенное обещание действовать только с согласия и по указаниям Александра»; а в декабре того же года он просил Чернышева передать государю, что, если последнему нужно будет вывести свои войска из Финляндии для войны с Наполеоном, он может это сделать без каких-либо опасений Швеции. Таким образом, Наполеон ошибся вдвойне: Александр пользовался своим влиянием в Стокгольме не за Францию, а против нее, а во-вторых, новый шведский наследник играл также скорее в руку России, чем Франции.
Бернадот, как человек очень умный, с первого дня своего пребывания в Швеции, назвав себя «настоящим гражданином Севера», хорошо оценил существовавшее там положение вещей, т. е., с одной стороны, великое значение для Швеции союза с Англией, а с другой — возможность залечить «финляндскую рану» приобретением Норвегии. Прямым последствием переговоров Чернышева была дружеская и оживленная переписка между Александром и Бернадотом[17] . Первые шаги последнего в его новом положении облегчались в значительной мере его природным
