выступать перед обществом по поводу начала войны, равно как и выбрать лицо, которое, при составлении актов, могло бы стать посредником между государем и народом.
Выбор в посредники пал, как известно, на А. С. Шишкова. Вскоре после ссылки Сперанского Шишков был назначен государственным секретарем на его место. «Я читал Рассуждение ваше о любви к отечеству, — сказал государь: — имея таковые чувства, вы можете ему быть полезны».
Сам государь не доверяет обществу — и вначале недоверие это разделяется в значительной степени и Шишковым. «Кто мог предвидеть, — говорит впоследствии Шишков о времени начала войны, — что праведная месть за сожжение столицы и поругание мощей и храмов ее, соединяясь с любовью к отечеству, ополчит руку дворян и народа неутолимым гневом и мужеством?» На народ у Шишкова было мало надежды, хотя и правительственные мероприятия, выработанные в тиши кабинетов, также не утешали его. Только в Смоленске вздохнул он с облегчением: «Нет! Бог милостив; Россия не погибнет!» Перемена в настроении Шишкова соответствовала и перемене, постепенно обнаружившейся в настроении государя, в котором все более и более рассеивались колебания по вопросу об обращении к народу.
Из-под пера государственного секретаря выходит ряд правительственных актов; все они имеют целью поддержать или возбудить в обществе патриотическое чувство; но в соответствии с только что указанной переменой в настроении государя и Шишкова, вызванной ходом событий, акты могут быть разделены на две группы: первую, где правительство не столько старается привлечь общество к активному участию в национальной обороне, сколько оправдать в общественном мнении собственные мероприятия, и вторую — где именно задачей государственных актов становится привлечение общества к активному участию в войне.
А. Я. Булгаков (Горбунов)
Первым манифестом, относящимся к войне, которая тогда еще только надвигалась, был манифест 23 марта 1812 г. — о рекрутском наборе с 500 душ по 2 рекрута. Тон манифеста осторожный и сдержанный: ни в каком случае не следовало подать повод к подозрению России в намерении нарушить мир. Рекруты набираются потому, что «настоящее состояние дел в Европе требует решительных и твердых мер, неусыпного бодрствования и сильного ополчения, которое могло бы верным и надежным образом оградить Великую Империю Нашу от всех могущих против нее быть неприязненных покушений… Крепкие о Господе воинские силы Наши уже ополчены и устроены к обороне царства. Мужество и храбрость их всему свету известны. Но жаркий дух их и любовь к Нам и Отечеству да не встретят превосходного против себя числа сил неприятельских». Следующие по времени акты появляются уже после начала войны: это «приказ армиям с объявлением о нашествии французских войск на пределы России» и рескрипты фельдмаршалу графу Салтыкову — оба от 13 июня 1812 г. Первый из этих актов кончается знаменательными словами: «Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог!»; второй — торжественным обещанием государя — не полагать оружия, «доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве». Но со всем тем и здесь, несмотря на смелое упоминание о свободе, тон документов оправдательный: не Россия первая начала войну; к сохранению мира были исчерпаны все средства, совместные с достоинством престола и государственной пользой. Только уже когда «предложения самые умеренные остались без ответа» и «внезапное нападение открыло явным образом лживость подтверждаемых в недавнем еще времени миролюбивых обещаний», государю не осталось иного, как «поднять оружие» и употребить все врученные ему Провидением способы, «к отражению силы силою». К этому же периоду, когда правительство еще избегает всецело положиться на поддержку общества и стремится, главным образом, только восстановить к себе доверие, относятся и три проекта неизданного манифеста о начале войны, о котором государь, по словам Шишкова, подумал немедленно после выпуска приказа и рескрипта 13 июня, по приезде в Свенцяны. Частые переезды с места на место и отсутствие свободного времени, необходимого для собирания соответствующих справок, помешали Шишкову лично исполнить желание государя, и на долю его достался лишь просмотр проектов, написанных другими лицами. Проектов три: один, написанный по-немецки, принадлежал все еще пользовавшемуся доверием государя Фулю, второй, французский, Анстеду и Нессельроде, третий русский — неизвестному автору. Получив поручение перевести на русский язык проекты Фуля и Нессельроде, Шишков решительно забраковал их оба. В обоих авторы ставят себе целью оправдать в глазах общества отступление русской армии, которым характеризуется начало войны. Французская редакция во многом заимствует свои доводы из немецкой. Предпочтительность отступления доказывается опытом последних войн, положением наших границ, значительностью сил Наполеона; кроме того, указывается и на то, что все наступательные войны против «величайшего из всех известных в истории полководцев» до сих пор оканчивались неудачей. Русским необходимо сосредоточиться ближе к центру: отступление войск и есть выполнение этого заранее выработанного плана. Доводы эти вызывают со стороны Шишкова горячую отповедь. Наполеон успел собрать огромные силы, а чего же медлили русские? «Пусть не хотели выходить из своих пределов, дабы быть зачинщиками (хотя и это, по словам Шишкова, „есть несовместное и вредное для народа снисхождение несомненному врагу“), но когда неприятель стал переправляться через реку, для вступления в нашу землю, то неужели и сей поступок его был еще сомнителен, хочет ли он воевать с нами?» Наполеон, — великий полководец, но, во-первых, в Испании он далеко не оказался таким страшным, как в Германии и Пруссии, а, во-вторых, если он и велик, «то почто превозносить его во время войны с ним? почто, собравшись на него идти, возвеличивать его похвалами? твердить о несметном числе сил его, о непреодолимых приготовленных им средствах, об удивительном его искусстве и тому подобном? Разве для того, чтоб при начале войны с ним прийти тотчас в страх и отчаяние?» Наконец можно ли утверждать, что сосредоточение русских сил в центре соответствует заранее обдуманному плану? Ведь если так, то зачем было придвигаться со всеми войсками к Вильне, завозить туда магазины? «Затем ли только, чтоб сжечь их и преследованным от неприятеля бежать около двухсот верст для занятия оборонительной линии, с начала предназначенной, и которую, следовательно, тогда же, не проходя оную, надлежало занять?» Отступление, по мнению Шишкова, было ошибкой и в манифесте, обращенном к обществу, лучше не говорить о ней. Проекты и не были обнародованы. Третий проект, русский, всецело останавливается не на обстоятельствах начала войны, а на ее причинах. «Всей Европе известны пожертвования наши миру, известны и тяжкие узы, кои мы добровольно на себя для сохранения оного возложили»… Но Наполеон снова грозит общему спокойствию, поработив и разорив союзные с ним державы; он явно намерен восстановить Польшу, приближает войска к русской границе, захватил герцогство Ольденбургское, позволяет себе вмешиваться даже во внутреннюю жизнь России, требуя полного прекращения русской внешней торговли «под предлогом, якобы нейтральные суда, к портам нашим пристающие, служат средством к распространению английской промышленности и ее колоний»… «Тариф, нами в конце 1810 года изданный, послужил также французскому императору к новым укорительным требованиям, яко не выгодный для французских произведений рукодельности». Попытки открыть «негоциации, к спасительному устранению происшедших неудовольствий ведущей», не удались; правительство поставлено в необходимость «взять нужные меры к составлению армии, соразмерной с многолюдством и величием империи, хотя и не равняющейся числом с французским беспредельным ополчением, каковое бы отяготило сверх меры наших верноподданных». К конце этого длинного и многословного проекта возлагается надежда на русский народ, этот народ, сотрясший в младенчестве иго азиатских победоносцев, посреди мятежей и безначалия нашедший в своей беспримерной храбрости средства к изгнанию полчищ иноплеменных, удививший вселенную быстрыми шагами в поприще славы — без сомнения, «не ослабит и ныне усилий своих к защищению земли русской, семейств, стяжания и независимости любезного отечества». Проект сохранился в черновой рукописи[51]; на ней надпись Шишкова: «Читал сей манифест и нахожу оный существом дела, мыслями, связью, слогом прекрасно написанным». Несмотря на это, и русский проект остался только проектом. Как для нас неизвестен автор, так неизвестны и мотивы, помешавшие обнародованию. Мы можем лишь догадываться о них. Манифест, как мы уже сказали, многословен — и эта сторона его мало соответствовала той лихорадочной быстроте, с которой развертывались события по вступлении французов; упоминание о народе в конце проекта могло показаться излишним государю, в июне еще не совсем себе выяснившему неизбежность превращения третьей войны с Наполеоном в войну народную.
Перемену в настроении государя можно отнести к началу июля, когда он решился, наконец, покинуть армию, предоставив главное командование Барклаю-де-Толли, и отправиться во внутрь России. «Решение
