предложение было сделано «муни» — может быть джайнистским муни (муни — монах) — и в письме было добавлено: «Они ненавидят Бхагавана».
Эта новость была обнародована пресс-офисом Раджнеш Фаундейшн для того, чтобы привлечь внимание прессы к этой тревожной ситуации. В публикации сообщалось, помимо других вещей, что угроза исходит от группы, называемой «Римские католики Бомбея и Пуны», объявившей, что они хотят убить Бхагавана и взорвать ашрам. Было получено послание, в котором говорилось, что тайная организация проводит кампанию террора против ашрама. В мой адрес также последовали угрозы после опубликования моей газетной статьи, в которой я объяснял учение Бхагавана.
Эти новости были следующим образом прокомментированы одним из официальных лиц Фаундейшн:
«Эти угрозы — это проявление слабости людьми, которые не могут ответить Бхагавану другим образом. Например, эти так называемые христиане, которые угрожают нам, просто демонстрируют банкротство их христианских идеалов.
Они не могут спорить с Бхагаваном на его уровне и поэтому вынуждены прибегать к угрозам убийства и насилия, они не имеют никакого отношения к Иисусу Христу — фактически, если бы Иисус жил сегодня, они наверняка помогли бы распять его. То же самое относится к индуистским и джайнистским фанатикам, которые также угрожают нам. Они все боятся Бхагавана, потому что понимают, что он открывает истину».
И угрозы начали выполняться. Ранним утром 27 мая произошел пожар в Раджнешхаме. Двадцать четыре часа спустя, 28 мая, поджог уничтожил книжный склад Раджнеш Фаундейшн, расположенный около Пуны. Послышалось несколько последовательных взрывов, а затем огонь быстро распространился на складированные книги. Пожар вспыхнул около трех часов утра. Примерно в то же самое время сработало взрывное устройство в медицинском центре. К счастью, никто не пострадал.
Несмотря на эти атаки, утренний сатсанг в Будда-холле с Бхагаваном прошел как обычно. Перед началом сатсанга собравшиеся три тысячи учеников и посетителей подняли руки в знак протеста и осуждения преступлений. Ма Прем Арун, одно из официальных лиц ашрама, сделала следующее заявление:
«Наше дело — заботиться о Бхагаване. И, несмотря на риск, то, что он предлагал человечеству, будет развиваться и дальше. Его послание миру так важно, что его не остановить никаким фанатикам».
Ученики восприняли поджог и другие враждебные действия со спокойствием и еще более увеличившейся верой и подчинением своему Мастеру. Они остались около него в молчании, в молитве, в глубокой любви и сдаче… Работа и активность ашрама продолжались непрерывно. Но здоровье Бхагавана опять ухудшилось, и стало ясно, что он должен ехать на Запад для лечения. Соответственно, последний сатсанг был проведен утром 1 июля 1981 года. В тот же день он попрощался со своими любимыми учениками и во второй половине дня покинул Пуну так же тихо, как и прибыл в нее семь лет назад.
Бхагавана в его путешествии в Америку на самолете сопровождала группа саньясинов. Он прибыл в Чидвиласы Раджнеш Медитейшн Центр (Монтклэр, Нью-Джерси), где уже было приготовлено все необходимое для его отдыха и лечения.
Когда Бхагавана спрашивали прежде, покинет он Индию или нет, он всегда отвечал отрицательно. Причины, из-за которых он не хочет покидать Индию, он объяснил в дискурсе от 30 августа 1978 года.
«Очень трудно для меня оставить Индию. Индия — это нечто чрезвычайно ценное. Она осуществила глубочайшее проникновение в истину. Многие будды ходили по этой земле, под этими деревьями — эта земля стала сакральной. Быть здесь — это тотально не так, как быть где-либо еще. И то, что я пытаюсь передать вам, гораздо легче делать здесь, чем где-либо еще.
Но Индия рухнула со своих вершин. Она больше не соответствует своей прошлой славе. Теперь это одно из безобразнейших мест на земле, но так стало потому что ушли и Гаутама Будда, и Махавира, и Кришна, и миллионы других…
Ни одна другая страна не может похвастаться этим. Иисус был очень одинок в Иерусалиме, Мухаммед был очень, очень одинок в арабских странах, у Лао Цзы была очень маленькая компания — Чжуан Цзы и несколько других. Они с трудом пытались сделать что-нибудь. Но Индия имеет длиннейший духовный путь: духовный поиск здесь углублялся не менее пяти тысяч лет.
Воды текут и до сих пор.
Эту Индию, которую вы видите теперь в газетах, эту Индию я оставил давно. Индию, которую вы знаете, я уже покинул. Видели ли вы меня выходящим из ворот? Я живу в моей комнате. Неважно, где эта комната, здесь или где-либо еще, я все равно буду жить в моей комнате. Это будет то же самое. Я уже покинул эту Индию. Я не имею отношения к этой Индии, которую вы знаете посредством радио, телевидения, газет, — к Индии политиков, лицемеров мазохистских махатм. Я уже покинул ее. Но я не могу уехать. Здесь еще есть потаенная Индия, эзотерическая Индия, где Будда все еще жив, где вы можете контактировать с Махавирой более легко, чем где-либо еще, где целая традиция пробужденных людей подобна подземному потоку. Я не могу оставить это. Для меня здесь нет проблемы — я могу уехать: я буду тем же самым где угодно — но для вас это не будет тем же самым».
Но Бхагаван покинул Индию. Почему? Возможно, ответ на этот вопрос был частично дан как раз за месяц до этого, перед тем, как Бхагаван прекратил выступать публично. Один вопрос, который часто задавали, касаясь судьбы движения, которое усилилось вокруг Бхагавана после его ухода из тела. На этот вопрос он дал подробный и ясный ответ, высказанный слушателям на своем последнем английском дискурсе. Бхагаван сказал:
«Я живу каждым мгновением. Я нисколько не беспокоюсь о том, что произойдет позже. Это может выглядеть очень безответственно для вас, потому что мой критерий ответственности диаметрально противоположен общепринятому представлению о так называемой ответственности. Я ответственен каждый момент по отношению к существованию — и ответственен не в том смысле, что я покорен ему, а ответственен в смысле, что я отвечаю тотально, спонтанно. В какой ситуации я ни нахожусь, я в высшей степени созвучен с ней. Пока я жив — я жив, когда я умру — я буду мертвым. И не вижу какого-либо вопроса в этом.
В тот момент, когда я умру, весь мир умрет для меня, тогда произойдет все, что должно произойти. Я не должен взваливать на себя ответственность за все существование. Кто может сделать это? Но здесь есть люди, которые пробуют сделать это, и, конечно, в конце концов, они потерпят тяжелую неудачу.
Я не контролирую никого — я не политик Я совсем не интересуюсь тем, должен ли кто-нибудь быть контролируемым мною сегодня или завтра.
А когда меня не будет здесь, то что смогу я сделать? Дураки есть дураки. Либо они почитают меня, либо кого-нибудь еще — и в этом нет никакой разницы. Если они хотят почитать, то они будут почитать.
Каждый институт по природе своей мертв, только человек живет. Ни один институт никогда не был живым. Как может институт быть живым? Вследствие своей настоящей природы он должен быть мертвым. Постольку, поскольку меня это касается, я совсем не интересуюсь следующим моментом. Даже если эта сентенция останется незавершенной, я не буду предпринимать никаких усилий, чтобы завершить ее. Я не буду даже полностью развертывать это. Я не хочу доминировать, но не могу продолжать говорить людям „не поклоняйтесь мне“, потому что это путь к созданию культа.
Люди всегда неправильно понимают. Пока Мастер жив, они не идут к нему, потому что, будучи жив, он не позволит им неправильно понять. Они пойдут к нему — когда его больше не будет здесь, потому что мертвого Мастера можно контролировать, им можно манипулировать.
Во-первых, я человек непоследовательный сознательно. Я не создаю возможности, в результате
