не экзистенциальными». Бхагаван выражает свой взгляд на экзистенциализм в следующих словах:
«У меня ощущение, что экзистенциализм Запада не есть реальный экзистенциализм, это опять философия. Быть экзистенциалистом — это значит быть чувством, а не мышлением. Сартр может быть великим мыслителем (так оно и есть), но он не чувствовал этой вещи, не жил этим. Если вы живете в отчаянии, вы попадаете в точку, где что-то должно быть сделано — радикально сделано, немедленно сделано, — трансформация становится настоятельной, касаясь только вас».
Иллюстрируя это историей жизни Будды, Бхагаван различает восточный и западный взгляды на реальность и таким образом остро подчеркивает элемент, потерянный в экзистенциализме. Пересказывая историю Будды, он говорит:
«Он идет и видит старика — он познает, что юность — это только преходящая фаза, временный феномен, волна в океане, поднимающаяся и падающая, нет ничего постоянного: это подобно сну, пузырю, готовому лопнуть в любой момент. Затем он видит, как везут мертвеца. На Западе история заканчивается на этом месте: старик, мертвец. Но в индийской истории после мертвеца он видит саньясина, то есть дверь. И затем он спрашивает своего возничего: „Кто этот человек и почему он в охряной одежде? Что произошло с ним? Какого типа людей он представляет?“ Возничий говорит: „Этот человек тоже узнал, что жизнь ведет к смерти, и он ищет жизнь, которая бессмертна“».
Отсюда вывод: жизнь не кончается со смертью. История Будды показывает, что после видения смерти, когда жизнь ощущается бессмысленной, внезапно возникает новое измерение, новое видение — саньяса: усилие проникнуть в глубочайшую тайну жизни, проникнуть глубже в видимое, чтобы достигнуть невидимое, проникнуть в материю так глубоко, что материя исчезнет и вы приходите к основной реальности — реальности духовной энергии, Брахме. У Сартра, Камю, Хайдеггера история заканчивается на мертвеце. Саньясин упущен, то есть упущена связь.
Бхагаван показывает связь, он обеспечивает связь, «саньяса» (или нео-саньяса) — это дар, который удовлетворяет все нужды — особенно на Западе. Согласно видению Бхагавана, сейчас саньясин должен появиться на Западе: человек, который укоренен на Западе, который пережил бессмысленность, фрустрацию, крайнее разочарование в материалистической философии. «Моя цель, — объявляет Бхагаван, — превратить в саньясинов западных людей, как можно больше, и отправить их назад домой. Много сартров ждет здесь. Они видели смерть. Они ждут, чтобы увидеть охряную робу, а за охряной одеждой последует экстаз».
Кто-нибудь может спросить: как мог Бхагаван прочесть западный ум? Как он смог почувствовать их пульс? Для того, чтобы ответить на эти вопросы, мы должны прозондировать немного глубже природу и намерение того контакта, который произошел между Бхагаваном и искателями Запада. Совершенно ясно, что «помимо его жадного чтения (около ста книг в неделю, по свидетельству библиотекаря Бхагавана)» и, таким образом, громадной информированности о мире, в котором он живет, его прямой контакт с тысячами людей с Запада позволил ему изучить западников, западный ум очень близко и интимно. Отсюда, это не только контакт между искателем и наблюдателем или между Мастером и учеником. Это гораздо больше: это встреча, соединение Востока с Западом.
Хотя растущий интерес к восточному мистицизму на Западе и новое оживление мистицизма на Востоке сами по себе содействуют «эволюции сознания», новый духовный, или оранжевый, взрыв, который произошел недавно на Западе, породил новое сознание, которое и не духовно, и не материально, то есть синтез обоих. Бхагаван — повивальная бабка этого нового рождения. Он должен стать крепким союзом, мостом, связующим Запад и Восток. Искатели, искавшие кого-то, кто смог бы ассимилировать различные духовные системы и скоординировать различные духовные традиции без отрицания мира и мирской жизни, нашли в Бхагаване человека, который смог это сделать — который фактически это делал.
«Я… несу вам синтез Востока и Запада, — объявил он, — науки и религии, интеллекта и интуиции, женского ума и мужского ума, головы и сердца, правого и левого. Я также пытаюсь любым возможным способом создать великую гармонию, потому что спасти может только гармония».
Для того чтобы разрешить конфликты между религиями, другие исторические индивидуальности пытались создать единую религию. Но проблема состоит не в имеющейся религии и не в следовании одной религии. Поиск Запада основывается на желании обнаружить просветленную личность, живой источник, который мог бы помочь индивидуумам вступить в контакт с их собственным религиозным сознанием, который сам обнаруживает состояние интегрированного религиозного сознания. Терапевтические группы и терапевты, обученные под руководством Бхагавана, стали переломной точкой для искателей Запада. Терапии и терапевты приблизили их к Бхагавану и тем самым создали для них удобную возможность видеть, касаться и чувствовать то, что было подобно просветлению, что значит быть религиозным без необходимости следовать специфической религии. И в первый раз после Иисуса Запад осознал и убедился в присутствии Иисуса.
Многие Мастера, включая Гурджиева, работали до Бхагавана над координацией различных духовных систем. Они также призывали искателей с различных путей собраться вместе и работать в любви и гармонии. Но Гурджиев, например, не добился успеха, его усилия не были плодотворными. Его школа распалась, потому что было очень трудно координировать различные системы духовности и создать сплоченную группу. Гурджиев сам был Буддой, но его время еще не пришло, и он не мог дать конкретную форму своему видению. Это можно видеть на примере того, что стало с Гурджиевскими группами за последние пятьдесят лет. Гурджиев и сам чувствовал незавершенность своей работы.
Для Бхагавана работа, уже сделанная Гурджиевым и другими Мастерами, оказалась очень полезной. Она обеспечила ему фон, создала твердое основание. Большинство из тех, кто пришел к Бхагавану с Запада, уже имели такую психическую структуру, которая могла бы воспринимать его. Они были подготовлены и были готовы преодолеть слабость, существовавшую в них из-за отсутствия необходимого Мастера, человека, который не только понимал бы их умы, но и знал бы, как работать с ними над созданием в них интегрированного видения жизни.
Бхагаванское изучение человеческою ума и психики сделало его предтечей в области, которую он называет «третьей психологией», или «психологией Будд». Фрейд, Юнг, Адлер и другие психологи породили новый вид психологии — психологию патологического ума. Маслов, Фромм, Янов и другие концентрировались больше на росте здорового ума. Их подход был «целостным» и породил второй тип психологии — гуманистическую психологию. Третий тип психологии, говорит Бхагаван, никогда не существовал прежде. Будды, которые были по ту сторону патологического и здорового ума, которые были именно «не-умом», жили и прежде, но ни один из них даже не пытался начать изучение пробужденного ума, исключая, как указывает Бхагаван, Гурджиева.
«Гурджиев был первым человеком во всей истории человечества, который попробовал сделать это. Гурджиев уникален, потому что он был пионером в этой третьей возможности…»
Но П. Д. Успенский, от которого Гурджиев зависел в изложении своих прозрений в рамках научного метода, покинул его на полпути. Бхагаван добавляет:
«Гурджиев делал попытку за попыткой. Он пытался найти кого-либо еще. Он работал со многими людьми, но не смог найти величины, подобной Успенскому. Рост Успенского прекратился, и работа Гурджиева в области третьей психологии прекратилась».
Учитывая те трудности, с которыми столкнулся Гурджиев, Бхагаван взял на себя двойную роль. Он так описал природу своей работы, имеющую отношение к третьей психологии:
«Я опять пытаюсь работать в третьем измерении, и я не должен подвергать себя риску, как
