Низкорослый, с небритой физиономией помещичий холоп выглядел старше своих лет. Не зная, куда деть свои загрубелые от работы руки, он то поправлял на голове заношенный брыль, то принимался теребить на шее крестик с христовым распятием. Одетый в какую?то линялую пеструю свитку, в разношенных дырявых сапогах, человек этот производил жалкое впечатление.
— Сколько вам лет? — спросил его Власов.
— Тридцать три рока.
— Зачем же вы взялись за дробовик и стали из него стрелять по нашим бойцам? — последовал вопрос.
В растерянности молодой крестьянин выдавил из себя:
— Так пан Захруцкий казав, что красные проигрывают войну, злы, как дьяволы, всех нас сошлют в Сибирь, а мою красивую Зоську отдадут своим комиссарам для удовольствий.
Горячий по натуре командир полка Украинский отбросил от себя табурет, на котором сидел, шагнул к задержанному обывателю.
— Да ты что, чокнутый или олух царя небесного? — в гневе произнес Иван Митрофанович. — Мы за таких, как ты, кровь свою проливаем, за свободу от лютых паразитов боремся. А он своему пану, как холуй, служит, да еще руку поднимает на рабоче — крестьянских бойцов и ложные поклепы на них возводит. Я сам батрак, и мне стыдно даже слушать такие твои смердячие слова.
Чуть спокойнее спросил:
— А где ж твоя Зоська?
— Да пан же увез ее с собой в свой лесной охотничий домик, чтобы спасти там от красных.
Бросив выразительный взгляд на комиссара, Украинский с несвойственной ему грубоватой прямотой припечатал:
— Вот твой пан и положил твою Зоську к себе в постель.
И, не считая больше необходимым вести разговор, сказал Власову:
— Нужно отпустить задержанных на все четыре стороны. Путь этот христосик шукает теперь свою женку.
Дивизия продолжала отходить, маневренной обороной и смелыми контратаками задерживая продвижение противника. Последовательно она входила в состав 15–й, 3–й и
16–й армий. От Мироненко ее принимал новый командир Николай Томин, только что совершивший побег из лагеря интернированных в Восточной Пруссии. В послужном списке Томина значилось немало значительных боевых дел. Он был одним из ближайших сподвижников известных красных командиров братьев Кашириных, внес большую лепту в разгром Колчака на Урале и в Сибири, а потом храбро дрался с белополяками, пока не случилось общей беды для всего Западного фронта. Худощавый, темноволосый Томин после лагерного режима еще больше осу
нулся, почернел лицом. Но в бодрости и энергии убыли у него не замечалось.
Григорий Иванович Мироненко издал прощальный приказ. Сам он отзывался на Кубань, в распоряжение командующего 9–й армией М. К. Левандовского в качестве начальника снабжения армии. Комдив забирал с собой из полка Украинского своего племянника Михаила и еще несколько командиров из управления дивизии. Через день после сдачи дел его провожали со станции Вилейка. Пока ожидали поезд, отъезжающие и провожающие успели о многом переговорить. Прохаживаясь с Мироненко по перрону невзрачного вилейского вокзала, Томин расспрашивал своего предшественника о боевом пути Кубанской кавдивизии, ее первоначальных истоках, нынешнем командном составе. Речь зашла у них и об Иване Украинском, который по случаю отъезда Мироненко тоже находился на вокзале среди боевых побратимов.
— Что можно сказать об Украинском? — отвечая на вопрос преемника, с теплотой и приязнью в голосе давал характеристику Мироненко. — Настоящий пролетарский самородок. Из батраков, малограмотен, но военное дело знает назубок, потому как умен и прошел все ступени службы от рядового до командира иолка. Ну а смелости ему не занимать.
Григорий Иванович, развивая свою мысль, с озабоченностью сказал:
— Воин с большой буквы. Только вызывает беспокойство его некоторая горячность, полное игнорирование ка- кой?либо опасности для себя лично. В любое пекло боя он стремится влезть сам и повести за собой людей, поистине — бесстрашный человек.
— Удаль командира качество неплохое, — согласился Томин. — Но все же иногда придется сдерживать Ивана Митрофановича.
— Вы правильно меня поняли, — заметно повеселел Мироненко. — Прошу вас приглядывать за ним, чтобы был посдержаннее, хоть чуть — чуть поберег себя в боях. Они у вас тут еще не кончились, хотя сегодня в Риге и подписан предварительный мирный договор.
На том расстались. Мироненко, его племянник Михаил, интендантский работник Старченко и еще четыре — пять командиров возвращались в свой далекий кубанский край, а Томин, Атрашкевич, Украинский и другие участники
проводов оставались на белорусской земле, в преддверии заключительных аккордов белопольской интервенции.
Только в ночь с 18 на 19 октября между белопольски- ми и советскими войсками прекратились боевые действия. Но это вовсе еще не значило, что уже полностью воцарились мир и покой. Не унимались наймиты белополяков — булак — балаховцы. Отведенная на отдых и пополнение в район Полоцка Кубанская кавдивизия еще не имела ни одного дня, когда бы ее части не поднимались по боевой тревоге и не вступали в схватки с вражескими недобитками. Это же испытывали и воины 1–го Кубанского кавпол- ка, в день тридцатилетия своего командира — 15 октября получившие задачу совершать непрерывные рейды вдоль временной, практически еще условной, границы между польскими и советскими войсками. Оттого так замысловаты, словно вышивка на обширном ковре, остались на полевых картах извилины отметок передвижений и дислокаций полка.
Только что его подразделения находились у Рудни и Горян вблизи Полоцка, потом смотришь — они уже сместились в район Витебска к Забелью, Верховью, Обольцам, а там вдруг неожиданно обнаружились почти на три сотни верст южнее, неподалеку от Речицы, в самом царстве болот, у деревень Замостье, Дуброва и Великий Бор. Отсюда — вновь стоверстный бросок на север к Пасеке, затем обратно — к Чирковичам, Коротковичам, Воротыни, а от них — опять резкий поворот, теперь уже на юго — запад. Рейды по обширной территории требовали все новых и новых топографических карт местности для комсостава. И Иван Митрофанович не уставал слать просьбы в штаб дивизии об их присылке. Между тем наступила поздняя осень, далеко не ласковая ко всему живому. Дожди, слякоть, неустроенный быт, опасности на каждом шагу…
Когда дивизия от Полоцка по железной дороге и своим ходом передислоцировалась в район Витебска, ее новый командир Николай Томин, убедившись, что он командует скорее соединением пешим, чем конным, из?за большой нехватки лошадей, высказал Ивану Митрофановичу свое огорчение:
— Со слов Мироненко знаю, какую неоценимую роль сыграл ваш арттранспорт в формировании кавдивизии. А нынче нет ваших прежних учтенных и неучтенных резервов и никто сейчас не в состоянии восполнить недостачу
конского состава. Будем довольствоваться тем, чем располагаем. Может быть, позднее удастся нам привести в соответствие название дивизии с ее фактической сутью.
Комдив был прав. Сколько лет воевали люди, столько времени ходили под седлом и в упряжке кони. Огромная их масса погибла в боях, искалечена, загнана белогвардейцами. Множество лошадей было мобилизовано на формирование Первой конной, затем Второй и Третьей кон- ных красных армий и десятков конных корпусов, дивизий, отдельных бригад и полков. Получить коней в Белоруссии в конце октября — начале ноября 1920 года оказалось несбыточной надеждой, так как здесь конское поголовье было почти полностью сведено к нулю. Пройдясь дважды с огнем и мечом по белорусской территории, бе- лополяки начисто подмели под метелку государственные конюшни и крестьянские дворы. В редчайшей деревне встречался крестьянин, у которого чудом уцелела хоть плохонькая коняга.
В конце октября довелось Ивану Митрофановичу заполнять личное дело для штаба дивизии. Из?за большой занятости и по причине своего неразборчивого почерка он попросил помощника начальника штаба Василия Ду- бянского произвести необходимые записи. Тот по пунктам стал спрашивать командира,
