плотские игрища, вакханалии и прочие прелюбодеяния… Орден хотел бы узнать, как обстоят дела с вашим заданием? По возможности…
Кулио продемонстрировал трубке средний палец и ответил:
— Задание выполнено. Три часа назад вернулись. Кислотно-щелочной баланс восстанавливаем.
— То есть в этой ветке будущего опасность потомкам больше не грозит?
— Выживут. Мы им подсказали, как с помощью… э-э… нетрадиционной стратегии можно выигрывать сражения. Слышь, Мох…
— Да, Кулио?
— Подыщи-ка нам новое задание. И посуровей. Нужно еще разок мир спасти.
— А что же с этим?
— Эту попытку мне не засчитали.
Из динамика некоторое время доносилось сопение. Затем Мох ехидно поинтересовался:
— Может, персонально для тебя развязать Третью мировую? Атомные бомбы, локальные землетрясения, лазерные удары с орбиты?
— О! — оживился Кулио. — Валяй! Только бомбы и лазеры помощней. И индусам бомбы дайте, и папуасам — пусть все воюют. И нигерийцам…
— Кулио, ты забываешься, — уже без сарказма сказал Мох. У Степана перед глазами сразу возникла картинка, как лысый пухляк промокает платочком череп. — Это уже не смешная шутка.
— А кто шутит? — удивился Кулио.
— Что, опять твой инспектор-командарм показал кукиш?
Кулио побагровел и медленно повесил трубку на рычаг. Щелкнуло.
— Эксплуататор, — сквозь зубы сказал он.
— Это уже переходит все границы, — поддержал шефа Самурай.
— Нужно найти способ, как самим спасти мир, — кивнул Эльф. — Без наводок Моха.
Фантик подошел к Кулио и похлопал того по плечу: мол, не расстраивайся, придумаем что- нибудь.
Степан заметил, как Бюргер с Маньякюром перемигнулись и выскользнули из залы. Он вспомнил, что ариец еще в кабинете у Кулио намекал морскому волку о какой-то встрече, и решил проследить, что же затеяли эти двое.
Оказавшись во дворе, Степан шмыгнул за поленницу и дождался, пока Бюргер с Маньякюром выйдут через главные ворота на дорогу. После чего, озираясь, пошел следом. Стараясь держаться на расстоянии, но при этом не упускать их из виду, Степан прошлепал за парочкой добрый пяток километров, прежде чем показалась цель их похода — дом на отшибе.
Степан проследил, как Маньякюр и Бюргер вошли внутрь, обогнул дом с обратной стороны и осторожно забрался в пристройку. Нужно было найти способ увидеть, что произойдет в комнате. Степан разгреб хлам, пробрался к стене и за старой сушилкой для белья обнаружил окошко. Он протер в слое пыли крошечную дырочку пальцем и, затаив дыхание, прильнул к стеклу.
Помещение удалось разглядеть не сразу: внутри дома царил полумрак. Но постепенно глаза журналиста привыкли, слух обострился, и он стал наблюдать за событиями, сам при этом оставаясь в тени…
Бюргер и Маньякюр замешкались на пороге комнаты. Одновременно сунулись в дверной проем, застряли и пихнули друг друга локтями. Зашушукались.
— Проходите, открыто, — раздался бархатный женский голос из будуара.
— Ладно, ты первый, — сдался Бюргер.
Маньякюр долго церемониться не стал. Поправил повязку на глазу, грациозно переступил через порог и вальяжной походкой зашел в небольшую, но опрятную комнату.
— О! — воскликнул он, вглядываясь в полумрак будуара. — Прелестно!
Бюргер тоже перестал сдерживать инстинкты и заскочил следом.
— О! — как попугай, повторил ариец за морским волком. — Добавьте света! Жажду видеть и наслаждаться!
Из будуара раздалось игривое хихиканье, и загорелись настенные бра.
Создания, ждавшие Бюргера и Маньякюра, в мягком свете выглядели очаровательно, и Степан еще сильнее прильнул к стеклу. Под ногой скрипнула половица, журналист испуганно застыл. Но предательского звука вроде бы никто не услышал.
Барышни были одеты в легкие короткие платьица. Зеленоватые глаза кокетливо поблескивали, а чудные рыжие головки при этом были слегка опущены. А какие изящные коленки белели ниже халатиков…
Степан сглотнул.
— На рынке, признаюсь, я не смог по достоинству оценить вашу красоту, — произнес Маньякюр. — Но теперь… вы просто…
— Божественны! — ввинтил Бюргер. — Я никогда не видел еще столь утонченных дам.
Барышни залились звонким смехом, хлопая ресницами и потрясая огненными кудрями. Бюргер приосанился, а Маньякюр галантно поклонился. Хозяйки пошептались и пригласили гостей к уже накрытому столу.
Сервировка была изысканна, а представленные блюда — разнообразны. Бюргер с Маньякюром уже успели отвыкнуть от приличного меню, живя в Тибете и питаясь изрядно надоевшими яками, рисовой кашей и разносолами из погребов.
— Бургундское, — отметил Маньякюр, подхватывая бутылку. — Красавицы, у вас превосходный вкус, тысяча осьминогов! Но я не вижу штопора… Может быть, в серванте?
— Дай сюда! — нетерпеливо повернулся Бюргер. — Я зубами открою!
— Дуралей, — шепнул ему морской волк. — Покори их своими манерами. То, что они в таких коротких халатиках, — всего лишь аванс для нас, глупый немец. Мы должны оправдать их одежды… тьфу! Надежды.
— Оправдаем! — схватился за ремень Бюргер. — Волк, я чувствую небывалый прилив сил!
Спустя минуту все четверо удобно расположились за столом. Барышни так и не соизволили прикрыть коленки. Бюргер с Маньякюром не вытерпели и стали скидывать с себя одежду, бездарно притворившись, что им душно. Вскоре праздничный гардероб Маньякюра состоял лишь из фамильной шпаги, а чресла Бюргера прикрывал только палантин.
После пары неуклюжих комплиментов и лирического отступления о погоде разговор зашел о философии.
— Что такое жизнь? — начал Маньякюр. — Хрупкая ветвь засохшего древа бытия, корни которого погребены между острыми камнями бездушия и безысходности. Жизнь — пена на самом гребне морской волны, которая бурлит и сверкает в солнечных лучах совсем недолго, лишь пока волна не разобьется о скалистый берег. Жизнь — спектр радуги, взлетающей над океаном в закатный час, коралл мне в ребро!
Степан хмыкнул от изумления. Все-таки не зря морской волк взял несколько уроков красноречия у Самурая.
— А вы, судя по всему, не местные? — поинтересовался у красавиц Бюргер. — Знаете, тибетские женщины… Не хочу, конечно, никого обидеть, но малость они недоразвитые как бы. И низенькие. А вы, вы явно из другого теста!
— Теста? — вскинула брови одна из рыжеволосых барышень. — Вы сказали «теста»? Оно такое морщинистое, а у нас вроде бы нет целлюлита.
Маньякюр укоризненно посмотрел на своего непутевого спутника.
— Выбирай слова, Бюргер. Мы все-таки не у себя дома, где после бутылки дешевого портвейна тебе простят все нахальные речи.
Бюргер кивнул. Он решил загладить свою вину, а заодно блеснуть эрудицией.
— По-моему, нет ничего обидного в словах, сказанных под впечатлением. Просто я хотел уточнить: забудьте слово «тесто». Вы, конечно же, не из этой липкой суспензии сделаны. Это была анафема…
— Метафора, — быстро поправил его Маньякюр.