Миг власти московского князя

— Ты чего это прячешься? — удивленно спросил по­садник сына. — Давай заходи, чего на пороге застрял.

— Так узнать хотел, не почиваешь ли ты, — объяс­нил Федор, переступая порог.

— Вот и узнал, — сказал отец и, кивнув на дверь, поинтересовался: — С кем ты там беседу вел?

— Да это сотник и с ним человек от князя, — отве­тил мальчик.

— Что ж ты их не пустил? — удивился посадник.

— Они сами! Хотели сначала удостовериться, что ты не почиваешь, — поспешил оправдаться сын, —1 вот меня и послали. А ежели уснул, велели не беспокоить.

— Ну, так зови скорей гостей! Негоже посланни­кам князя в сенях околачиваться! Ты и наперед это за­помни! — строго сказал посадник.

Мальчик выскользнул за дверь, и через несколько мгновений в горницу прошел Василько, из?за спины которого выглядывал незнакомый посаднику человек.

— Здоровья тебе, Василий Алексич! — пробасил сотник и, опережая вопрос, представил спутника: — Я к тебе не один пожаловал, со мной Митрий, он в княжеской дружине самый что ни на есть мастак хвори всякие изгонять. Вот знакомься, — произнес сотник важно и отошел, пропуская вперед коренастого широкоплечего мужика, лицо которого обрамляла окладистая темно–русая борода.

Тот слегка склонил голову и, приблизившись к посаднику, заговорил негромко. Внешний вид этого че­ловека свидетельствовал о его недюжинной силе и от­менном здоровье, а в голосе чувствовалась непоколеби­мая уверенность в правильности своих действий, все это невольно успокаивало любые тревоги больных. По­садник, которого хвори одолевали весьма редко, привык надеяться лишь на себя и свои силы. Когда он за­болевал, отвергал всякие попытки жены привести к нему каких?то знахарок и ведуний, но к этому чело­веку, который прежде всего был воином и совсем не походил на старцев–ведунов, Василий Алексич сразу же проникся доверием.

— Мне сотник о твоем ранении рассказал что мог, но позволь, Василий Алексич, удостовериться самому и, если надо, повязку поменять.

— Да уж поменяли, — ответил посадник, которо­му не очень хотелось снова подвергаться неприятной процедуре, — у меня тут свой умелец по этой части есть.

— Ну раз так, не прикажешь ли его позвать, чтоб мне с ним словом перемолвиться, — невозмутимо отве­тил Митрий, вполне понимая причину, по которой по­садник заупрямился.

— Отчего ж не позвать, — ответил тот, — ну?ка, сынок, кликни Темку.

Разговор с примчавшимся на зов хозяина Темкой удовлетворил гостя, который, пошептавшись с «умельцем», подошел поближе к посаднику и сказал спокойно:

— Ты теперь отдыхай, Василий Алексич, и ни о чем не беспокойся. Повезло тебе: ты, как видно, сра­ зу в надежных руках оказался, что тебя и спасло. Рана твоя хоть боли много причиняет и затянется не скоро, но теперь она не опасна. Благодари за это спасителя твоего — как бишь его, Потап? — и старуху– знахарку. Л мое дело теперь маленькое: смотреть да радоваться, как ты на поправку идешь. Чтобы рану лишний раз не тревожить и тебя не мучить, завтра поутру заеду к те­бе, тогда и посмотрим. А сейчас отдыхай, это твое пер­вое дело теперь. Спи, ешь да сил набирайся.

Когда гости распрощались с посадником и вышли за дверь, Митрий подозвал Темку и что?то строго ска­зал ему.

— Чем он провинился, что ты так сурово с ним го­ворил? — спросил сотник у спутника, направляя коня к воротам.

— Пока не провинился, — задумчиво ответил Ми­трий, — я ему сказал, чтобы он получше за хозяином присматривал, и ежели заметит, что жар у того начи­нается или боль стала мучить, сразу же за мной посы­лал, когда бы это ни случилось.

— Не думаю, чтобы посадник боль напоказ выста­вил, — заметил сотник, — я за все время, что мы его до дому везли, почитай, только раз и слышал, как он сто­нал, да и то, когда сон его сморил.

— Ну, так и я о том же речь веду, — разъяснил Ми­трий, — пока бодрствует — терпеть будет, а сон смо­рит — наверняка не сдержится. А он покуда слаб.

— А что ж жене или дочке пригляд не поручил? — поинтересовался сотник.

— Да какой от них прок? Охать да слезы втихомол­ку лить да молиться только будут, а тут острый глаз нужен. Темка этот, с моим поручением справится, — проговорил неохотно Митрий и, чтобы успокоить собе­седника, добавил: — Я ему еще сказал к делу сына по­садника приспособить. Шустрый малец. И смышле­ный не по годам. Вот ему я доверяю. А жена с дочкой? Нет уж, пусть лучше о здравии больного молятся, тут от них проку больше будет. Может, Бог их молитвы ус­лышит, да поможет.

— Что ж ты думаешь, совсем плох Алексич? — со смятением в голосе спросил Василько.

Прежде чем отвечать, Митрий внимательно посмо­трел на сотника, который удивил его своим искренним беспокойством о судьбе совершенно чужого для него человека, и, понимая, что за этим беспокойством, за этими дотошными расспросами скрывается нечто для него неизвестное, наконец проговорил медленно, словно взвешивая на весах каждое свое слово:

— А это только Богу ведомо! И как он решит, так дело и обернется. Чай, не о простой царапине беспоко­имся. Нынче вроде бы пока все ладно, а что ночь при­несет, нам знать не положено.

— Так что ж ты там другое говорил, а на меня стра­ху нагоняешь?! — возмутился сотник.

— Ну, ты и умен, как я погляжу, — удивился собе­седник, — что я, по–твоему, должен был посаднику сказать? Лежи, мол, дожидайся, али смерть тебя одо­леет, али ты ее.

— Выходит, ты обманул его? — не унимался Василько.

— Ты, сотник, словно умом тронулся, — возму­тился теперь Митрий. — Да как же я больному всю правду скажу? Какой бы сильный человек ни был, а не всякий всю правду выдюжит. Один последние си­лы соберет да с бедой справится, а другой размякнет от черных мыслей и последних сил лишится. Ты уж меня, Василько, не учи, я и без тебя знаю, что мне де­лать надобно.

— Что ж я теперь князю сказать должен? — спро­сил сотник неуверенно.

— А ты ничего и не говори. Он что тебя, сейчас же к себе ждет? Нет ведь! Сегодня у князя и без тебя дел довольно, ему и отдохнуть не грех. К тому же от ны­нешнего денька?то самая малость осталась, вечер уж близок. Неужто забыл, что утро вечера мудренее? — поучал Митрий молодого сотника. — Если ночь наш посадник продержится и хуже ему не станет, то к утру вести хорошие князю принесешь. А уж если жар пой­дет — так тут на все воля Божья.

Увидев, что сотник совсем сник, Митрий решил его подбодрить и сказал мягко, как говорят с малыми детьми:

— Да не горюй заранее! Надеюсь я все же, что обой­дется, — сказал и тут же на всякий случай, чтоб не спугнуть удачу, перекрестился.

— А что ж тогда говорил? — пробубнил сотник.

— Ну а если б я не сказал, а поутру ему хуже стало, ты меня бы первый и обвинил в обмане, — с раздраже­нием проговорил Митрий. — Разве не так?

— Может, и так! Но тогда и родным его надо было сказать, — упрямо сказал Василько.

— Я тебе про Фому — ты мне опять про Ерему! — возмутился Митрий, а про себя подумал, что недаром сотника воевода упрямцем называет. — Что я им дол­жен был сказать? И кому? Жене? Дочке? Сыну мало­летнему? Али слугам, которые язык за зубами держать не умеют? Домочадцы от одной горькой новости не ото­шли — глаза на мокром месте, а я им — нате еще изве­стие! Супруг и отец, мол, ваш еще одной ногой в моги­ле стоит, а шагнет ли туда или с вами останется, никто, кроме Бога, не знает. Ты вон и не родня ему, кажется, а как узнал, аж побелел весь, до сих пор тебя колотит, а им?то каково такое услышать! Ты бы прежде, чем ме­ня упрекать, хоть малость подумал, — закончил он свое назидание более миролюбиво.

Некоторое время они ехали молча, но, когда за за­бором показались крыши княжеских палат, Василько, вдруг вспомнив о чем?то, встрепенулся и, прервав затя­нувшееся молчание, спросил:

— А что, Митрий, ты в том годе мне тоже неправду говорил? Али как?

— Нет, Василько, тебе все как есть сказал, — ус­мехнувшись, ответил Митрий.

— А что так? — не унимался сотник.

— Да–к ты молодой, крепкий. Хоть и рана твоя, может, потяжелей была, чем у посадника, но он?то в возрасте да грузен к тому же. Ты?то — месяц еще не сменился — в седле уж был, а о его судьбе мы и