Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

— Не продолжай! — сказала Кармен. — Я им позвоню. Или лучше отправлю письма.

— С переводами всегда происходит одно и то же. Переводы — это пигмеи, если сравнивать их с оригиналами. Так что пусть присылают гранки. С французским я разберусь без проблем, и с итальянским тоже!

— Ну хорошо, Габо, я это сделаю! Но и ты должен меня понять. Когда я работала без тебя, это было одно. Теперь ты рядом со мной и хочешь видеть издателей. Пожалуйста! Только сними наконец свои разноцветные цыганские рубашки, постригись — вихры торчат, как у деревенщины. Завтра поедем в лучший магазин и накупим тебе костюмов и галстуков…

Пришлось согласиться.

В ноябре 1967 года американское издательство «Харпер энд Роу» заказало перевод романа «Сто лет одиночества» лучшему переводчику США.

А в течение следующих нескольких месяцев Кармен Балсельс заключила договоры на переводы романа в Англии, Голландии, Швеции, Дании, Норвегии, Польше, Финляндии, Советском Союзе, Румынии, Венгрии, Югославии, Японии, Чехословакии, Португалии и Бразилии. Деньги сыпались как из рога изобилия.

Поначалу Гарсия Маркес не интересовался финансовой стороной дела, но вскоре выяснилось, что надо было контролировать Балсельс, так что прибавилась еще и эта работа.

Трудности с изданием романа «Сто лет одиночества» встретились лишь в Германии, где четыре самых крупных издательства не поняли книгу и отказались переводить ее на немецкий язык. Только через три года, после получения премий во Франции и Италии, Балсельс удалось уговорить немецкое издательство «Киепенхеур».

Гарсия Маркес, соединившийся с семьей в Барселоне, был надежно прикрыт своими литагентами от поклонников и собирателей автографов, однако Балсельс в целях рекламы загружала писателя множеством интервью. С осени 1967-го по Рождество 1970 года Гарсия Маркес дал более двухсот пятидесяти интервью. Правда, он так и не изжил свои прежние страхи и категорически отказывался давать интервью на радио и телевидении, однако с собратьями по перу — журналистами, писателями и критиками — встречался.

Вскоре после того как Гарсия Маркес обосновался в Барселоне, туда переехал на жительство и Варгас Льоса, который поселился неподалеку от своего колумбийского друга.

— Нет дня, чтобы мне не звонили два, а то и три издателя и столько же журналистов. — Габриель жаловался Марио. — Мерседес всем отвечает по телефону, что меня нет дома. Если это слава, то это сплошное свинство! Я притащился в Барселону, полагая, что меня здесь никто не знает, а вышло наоборот. Проблем стало еще больше.

— Габо, я тебе говорю, это все Кармен старается, — сказала Мерседес. — А ты не веришь.

— Эти посетители меня душат! Отнимают время, выбивают из колеи. Пьешь с ними, что-то им говоришь, а в результате они печатают совсем другое. Я не читаю, что они пишут. Это все мусор. И потом… — Габриель сбросил сандалии. Они сидели в саду перед домом. — …Говоришь с ними два часа, а в печати появляется страница, ну две. И читать невозможно — глупость одна.

— А Марио любит встречаться с журналистами, — сказала Кристина, жена Варгаса Льосы.

— Возможно, но писатель существует не для того, чтобы делать заявления. Его обязанность — писать, рассказывать истории.

— Но ведь если журналисты не будут о тебе писать, читатель не станет покупать твои книги, — заметил Марио.

— Но они должны понимать, что писатель тоже имеет право на личную жизнь. Врываться в дом и что-то вынюхивать — разве это прилично? — Мерседес налила всем ароматного цейлонского чаю.

— Если кто-то хочет знать, что я думаю, — пусть читает мои книги! «Сто лет одиночества» — это триста пятьдесят страниц моих мыслей. Хватит на всех журналистов мира. Но самое противное то, что кроме журналистов меня одолевают издатели. До сих пор я не знал, что это такое.

— Ты расскажи о девушке, — подсказала Мерседес.

— Да! — Габриель рассмеялся. — Приходила тут одна красавица — издатель послал — и принесла с собой двести пятьдесят вопросов. Хотела, чтобы я на них ответил. А один издатель запросил у Мерседес мои личные письма к ней. Ну не сумасшедший?

— Нет. Толковый предприниматель.

— Я сказал девушке, что если я отвечу на двести пятьдесят вопросов и издательство напечатает мои ответы, то это будет, по сути дела, еще одна моя книга, деньги за которую получит издатель, причем деньги бешеные. Другой прислал гонца с просьбой написать предисловие к «Дневнику Че Гевары», написанному им в горах Сьерра-Маэстра. Я согласился, но сказал, что мне потребуется восемь лет, чтобы написать толковое предисловие.

— Габо нервничает, а отражается все это на мне. В такие минуты я посылаю к нему ребят. — Теперь засмеялась Мерседес.

— Я уж подумывал было… один любезный испанский издатель прислал мне письмо, в котором говорилось, что он готов предоставить в мое полное распоряжение свое имение в Пальма-де-Майорка, на Балеарских островах, на любой срок… — Габриель смолк, все ждали продолжения.

Наступили сумерки, и в кустах сирени запел соловей. В соседнем дворе послышался какой-то хлопающий звук, и птица замолкла.

— Но потом оказалось, что эту любезность он готов оказать только в том случае, если я отдам ему мой следующий роман.

— Габо потом ответил этому издателю, что тот ошибся районом и что Гарсия Маркес не проститутка, — закончила Мерседес.

— Тот случай напомнил мне другой, когда одна старуха из Нью-Йорка прислала мне письмо, в котором расхваливала мои романы, а в конце предложила, если я захочу, прислать мне свое фото обнаженной натуры. Мерседес тут же разорвала это письмо на клочки.

Между тем в Барселоне Гарсия Маркес по-настоящему приступил к работе над романом «Осень патриарха», но вскоре, отложив рукопись, принялся за сочинение рассказов, которые затем вошли в сборник «Невероятная и грустная история о простодушной Эрендире и ее жестокосердной бабке».

Гарсия Маркес только что закончил разговор по телефону с Барранкильей, со своим другом Плинио Апулейо Мендосой. Была ночь, ему не писалось, и Габриель мысленно продолжил разговор.

— Конечно, я горжусь романом «Сто лет одиночества», но, карахо, он в корне изменил мою жизнь!

— Любопытно, но я заметил, что в интервью ты очень редко говоришь о романе «Сто лет одиночества», который критики находят непревзойденным. Ты в действительности так зол на него?

— Да, и очень. Он нарушил мою привычную жизнь. После его опубликования изменилось все!

— Почему?

— Да потому что слава искажает представление о действительности. Коньо, почти так же как власть. И представляет собой постоянную угрозу для личной жизни. К несчастью, в это никто не верит до тех пор, пока эта самая слава не обрушится на него самого.

— Возможно, успех, который тебе принес роман «Сто лет…», кажется тебе несправедливым по отношению к другим твоим произведениям?

— Роман «Осень патриарха», который я сейчас кропаю, в литературном плане будет сильнее «Ста лет…» и весомее. Правда, он об одиночестве во власти, а не об одиночестве в повседневной жизни. Роман «Сто лет…» написан просто, без затей, я бы сказал, — более поверхностно.

— Ты как будто презираешь этот роман?