— Всех взбудоражили (это он о семье, друзьях и знакомых). Если бы они были простыми пострадавшими — тогда, понятно, никто бы их делом даже не занялся. Но тут такие силы!
Но и «такие силы» не помогли. Молодой человек, вызванный в самом начале жаркого лета телефонным звонком, не найден по сию пору.
Корнилов вспомнил об этом случае — его просил подключиться редактор правительственной газеты — после телефонного звонка Майи Раздольской, той самой журналистки, которая подошла к нему на брифинге.
— Я вам говорила, но вы не прислушались, — ее ровный голос отдавал пустотой выплаканных слез. — Смерть Женечки на вашей совести. Я понимаю, вам все равно. Что ж, живите дальше.
Оказывается, ее подругой и была та самая Солнцева. Что бы изменилось, если бы Майя назвала тогда имя? Наверное, ничего. Остался неприятный осадок.
Допрос кандидата медицинских наук Вадима Валериевича Гоца продолжался уже четвертый час. Как и его подельники по «почтовому ящику», он с готовностью отвечал на вопросы, но, похоже, почти ничего не знал о закулисной стороне дела. Свою принадлежность к лиге решительно отрицал.
Корнилов начал склоняться к альтернативному выводу: либо они действительно ничего не знают, либо находятся под гипнозом. Самого гипнотизера — корейца или казаха — по имени Ким взять не удалось. Не нашли его и на загородной базе, где проводилось зомбирование инициантов. Это лишний раз укрепило Константина Ивановича в убеждении, что секту в лоб не возьмешь. Подорвать ее мощь, обескровить, подвесить в безвоздушном пространстве можно было, лишь ударив по финансовым, производственным и коммерческим структурам. Кажется, именно к такому решению пришли на верхах. Адреса банков и фирм секрета не составляли, но возникали трудности юридического характера. Связывало по рукам и ногам отсутствие необходимых законов, а еще более — противоречивые, полные подводных камней нормативные акты, которые пеклись, как блины. Между тем Дума упорно встречала в штыки само понятие «оргпреступность».
— Я понимаю, Вадим Валериевич, как вы самоотверженно трудились во славу отечественной науки, которая пребывает в таком бедственном положении, — Корнилов оборвал велеречивые излияния. — Сочувствую и вам, и вашим остепененным товарищам, что дошли до жизни такой, но это не снимает ответственности за преступные эксперименты на живых людях.
— Повторяю вам вновь и вновь, товарищ полковник! — Гоц, белобрысый плюгавенький мужичонка, умоляюще прижал руки к груди. — Не работал я на живом материале… Трупы нам привозили, вы понимаете? Трупы!
— Откуда привозили трупы? — в сотый раз, наверное, за эти дни спросил Корнилов.
— Я-то откуда знаю? Из морга, по всей вероятности. Нам ничего не говорили, мы ни о чем не спрашивали.
— Удобная позиция.
— Удобная, не удобная — выбирать не приходилось. У меня семья, трое детей… Я — кандидат наук, автор двадцати печатных работ и одной монографии. Сколько я мог сидеть на нищенских подачках? Двести тысяч за все! И то нерегулярно. Мальчишки на улице, и те загребают по миллиону в день. У вас нет права меня осуждать. Ни морального, ни юридического.
— Вы хотя бы видели справки из морга? Свидетельства о смерти?
— Не видел и не интересовался. Этим занимались соответствующие лица в администрации. С них и спрашивайте.
— Какие именно лица?
— У меня не было допуска на третий этаж. Все контакты с администрацией осуществлялись только через заведующего лабораторией.
— Как фамилия заведующего?
— Вы уже спрашивали. Голобабенко его фамилия.
— Вам приходилось готовить трансплантант?
— Приходилось. Я занимался внутренними органами: сердце, печень, почки.
— И вы знаете, куда отправлялись органы? По каким адресам?
— Никогда не интересовался. У нас это не принято.
— С доктором Иглменом, американцем, не встречались?
— Первый раз слышу.
— В его лаборатории обнаружили препарат печени, — Корнилов поднял прикрывавшую банку газету. — Ваших рук дело?
— Постойте-ка, — Гоц надел очки с маленькими прямоугольными стеклышками без оправы. — Да, я изготовил его по просьбе Голобабенко.
— С какой целью?
— Он не затруднял себя объяснениями. Спросите у него.
— Вы посещали Центральную клиническую больницу?
— Что мне там делать? Я же не номенклатура.
— Контакты с коллегами, совместные разработки?
— Строжайше запрещено.
— Значит, это ваш препарат, — задумчиво протянул Корнилов. — И много было таких?
— Три, нет, простите, два… Третий принадлежал к другой серии.
— Узнали, можно сказать, с первого взгляда.
— Нельзя не узнать. Сами взгляните. Обычно у человека печень составляет три процента живого веса. Эта — одиннадцать! Такое не забудешь.
— И чем вызвано разрастание?
— Для установления причин гепатомегалии необходимо всестороннее обследование организма. Я же, вынужден вновь напомнить, не видел трупов. Ко мне поступали ор-га-ны. Установить болезнь без анамнеза и необходимых анализов просто немыслимо.
— Те два образца, о которых вы говорили, были похожи на этот?
— Один. Тот же клинический случай гипертрофии: девять процентов от веса. В научной литературе нет даже упоминания о чем-то похожем. Я очень переживал, что не могу опубликовать статью.
— Не разрешалось?
— Ни под каким видом, но, каюсь, я все-таки написал.
— И отправили?
— Воздержался пока.
— А третий случай? Почему вы сказали, что это из другой серии?
— Явление обратного порядка. Гипоплазия — недоразвитие.
— А если это детская?
— Шутите, товарищ полковник. Старого воробья на мякине не проведешь.
— Чем еще, кроме изготовления препаратов и трансплантантов, вам пришлось заниматься?
— Главным образом биохимией. Измельчал, крутил на центрифуге, экстрагировал, проводил анализы. Словом, лабораторная рутина. Простора для творчества не было. Если не считать случаев, о которых мы говорили, жуткое однообразие: печень — кровь, кровь — печень.
— Вы и с кровью работали?
— Одно от другого неотделимо.
— Расскажите подробнее.
— Пожалуйста, раз вам так хочется… В печень, как известно, кровь поступает из двух систем сосудов: артериальная из собственной печеночной артерии, венозная — из воротной вены. Через нее проходит до восьмидесяти процентов…
— Простите, — остановил Корнилов. — Вы сказали, воротная?
— Да, воротная вена, — Гоц удивленно поднял брови.
— А такое понятие, как «портальное кровообращение», вам встречалось? — заглянув в бумаги, живо осведомился Константин Иванович. С утра он успел прочитать перевод документов, поступивших из Америки. Хоть какой-то огонек засветился в сплошном мраке.
— Я все-таки медик, — вроде как обиделся Гоц. — Это расхожий термин в клинической практике.
