— Портальное дыхание, дыхание печенью, остановка сердца и перевод мозга на портальное кровообращение, — зачастил Корнилов, боясь упустить что-нибудь важное. — В вашей лаборатории занимались чем-то подобным?
— Господи! — воззвал Гоц, хлопнув себя по лбу. — Только теперь я начинаю понимать! Я был слепец!
— Спокойнее, Вадим Валериевич, постарайтесь, чтобы и мне стало понятно. Слушаю вас внимательно.
— Благодаря вам я понял, в чем причина гипертрофических изменений, — захлебываясь от наплыва чувств, Гоц брызнул слюной. — Разрешите взять карандаш?
— Будьте любезны, — Корнилов вынул из ящика лист бумаги.
— Между разветвлениями воротной вены и печеночной артерии, — магистр-медикус, как официально называлась должность Гоца, набросал схему, — имеется широкая связь с образованием в дольках печени синусоидальных капилляров, к мембранам которых прилегают печеночные клетки — гипатоциты. Корень феномена в них! Наблюдалось аномальное увеличение размеров.
— И что из этого следует? — не понял Корнилов.
— Вероятно, вы правы. Разрастание капилляров и клеток как-то связано с особой системой дыхания. Этим у нас усиленно занимались.
— Кто именно?
— Не могу сказать. Тантрическая лаборатория находилась в другом месте, где-то за городом.
— И что же там изучали? — Корнилов гадливо поморщился. На загородной базе нашли несколько распиленных черепов. — Третий глаз? Влияние галлюциногенов на мозг?
— Точно не знаю, но могу предполагать. Из материала гипертрофированной печени удалось выделить неизвестные ранее гормоны и биогенные амины, обладающие, как я сейчас понимаю, сильным воздействием на центральную нервную систему.
— Значит, сейчас понимаете! Это хорошо, когда наступает прозрение… Сами с мозгом работали?
— Не совсем так, — замялся Гоц. — Несколько раз мне приносили биомассу, из которой нужно было извлечь те же вещества, что я выделял из печеночной ткани. Надо быть никудышным специалистом, чтобы не отличить мозг от печени.
— М-да, лучше поздно, чем никогда… В вашем ящике практиковалась йога?
— Безусловно, но для желающих. Меня это не интересовало.
— Шакти, дэви, сверхсамки? — Корнилов непроизвольно стиснул зубы, вспомнив Левита, которого схоронили вчера. — Хоть что-то из этого ряда не на слуху?
— Постоянно мелькало в разговорах, но я особенно не прислушивался.
— Почему?
— Болтовня на рабочем месте не поощрялась.
— Уж очень вы того… дисциплинированы.
— Так меня воспитали.
— Представьте себе следующую картину, — начал было Корнилов, но не закончил. — Нет, погодите, — поморщился он, — сперва ответьте на следующий вопрос: что вы можете сказать о людях, у которых были взяты те или иные органы? Та же печень, к примеру?
— Практически ничего. Материал поступал без характеристик.
— Материал… И пол определить не могли?
— Пол определялся однозначно. Печень во всех случаях была от женщин.
— Откуда такая уверенность?
— Хромосомный анализ показывал.
— Это входило в ваши обязанности?
— Нет, получалось попутно.
— Итак, у женщины, молодой, замечу, женщины, в результате преступных экспериментов, с применением наркотиков и прочих химических веществ, начинала разрастаться печень и этот патологический рост сопровождался изменениями психики. Допускаете такую возможность?
— Я ничего об этом не знал, — содрогнулся Гоц. — Даю честно слово — ничего.
— Повторяю вопрос: вы допускаете такую возможность?
— Да, теперь допускаю.
— Тогда пойдем далее. В определенный момент женщину умерщвляют, извлекают у нее печень, которую превратили в фабрику наркотиков, и пускают в производство. Ферменты и амины, как вы их назвали, вводят мужчинам, чтобы сделать из них живых роботов, и женщинам, будущим роботам- проституткам. Сверхсамки, пока у них в свою очередь не подрастет печень, исправно несут золотые яички. Что сделают с ними потом, мы уже знаем… Такую возможность вы тоже допускаете?
— Чудовищно!
— Я не жду от вас моральной оценки.
— Конечно, — окончательно сник Гоц. — Я допускаю такую возможность.
— Тоща на сегодня все. Подумайте на досуге, может, чего и припомните… Из крови, как я понимаю, тоже извлекали отраву?
— Извлекали, — понурив голову, кивнул Гоц. — Могу я получить свидание с женой?
— Поговорите со следователем. Я такие вопросы не решаю.
«Очевидное — невероятное», вашу мать», — молча выругался Корнилов, включив Московский канал, чтобы прослушать краткий выпуск новостей.
Утопая по колено в подсвеченных багровыми вспышками облаках, пела Дженифер Солнцева, в одночасье превращенная в национальную героиню.
Поймал самый хвост.
«Как правы бывают поэты, — подумал Константин Иванович. — Солнцева ничего не знала про Калистратовых, но оплакала и их, и себя».
Зная в деталях технологию чудовищного процесса превращения земной женщины в «дэви», в преступную «сверхсамку», обреченную на безумие и страшную смерть, он ни на миг не приблизился к понимаю эзотерического смысла священной науки любви.
Ограбленную и опошленную, ее низвергли в кровавую клоаку с горних высот. Кама, индийский бог вожделения, и крылатый младенец Эрот покинули обреченный мир. Словно никогда и не рождались на радость людям, а были насильственно вырваны, абортированы и отправлены в центрифугу, чтобы стать белковой массой для шарлатанского эликсира.
Оперативная работа — оперативное мышление…
Что-то шевельнулось, заныло в груди, но скоро заглохло под грузом забот, как заплутавшее эхо.
Невероятный взлет популярности Дженифер Солнцевой совпал с психическим кризисом, который она восприняла как просветление. Это ознаменовалось резкой сменой жанра. Женя уже не пела о смерти, несчастной, больной любви, не прославляла наркотики. Ее незакатным солнцем стал секс. Священное, в тайном индо-буддистском смысле соитие, возносящее любовников в небеса.
Слова, коими исписаны заборы и лифты, обрели космический смысл и новое поэтическое звучание.
Мужское начало — лингам и женское — йони пронизывали не только текучую ткань стиха, но и саму мелодию, построенную на традиционно индийской восьмизвуковой гамме. Как божества в цветке лотоса, они являли себя через изысканные санскритские эвфемизмы: «луч света» и «священное место».