Работая над «Новым богословом», Пеги уже закончил в основном. «Врата мистерии о второй добродетели», которая была издана месяц спустя. «Мистерия о надежде» создавалась во дни глубокой тоски, «бездны отчаяния»: одиночество растет, окружающие равнодушны, кое-кто из прежних друзей отдаляется, семейные проблемы, а тем самым и его участие в церковных таинствах не улажены. Ко всему этому прибавляется его страстная любовь к Бланш Рафаэль, сотруднице «Тетрадей».
Многозначительна его фраза из письма к г-же Фавр от 4 сентября 1910 г.: «Дорогой друг, я очень страдаю… [но] предпочту скорее заболеть от работы, чем изменить своему призванию из-за сердечных неурядиц».
Это долгая борьба с собственным сердцем прекратилась только осенью 1912 г., после того как Бланш, по уговору Пеги, вышла замуж. Как отмечает Б. Гийон, «Врата» — это мистерия «надежды на надежду».
В ней Пеги борется с отчаянием, которое есть «великое искушение», — словно «голос тоски, сопровождающий от начала до конца чистую мелодию надежды» (Б. Гийон).
В мистерии речь идет о созерцании самого Бога Отца, от имени которого говорит сестра Жервеза, которая здесь еще больше, чем в предыдущей мистерии, являет образ Церкви. Надежда — это глубоко личная тема Пеги. До него мало кто выражал любовь Отца с такой смелостью. Г.-У. фон Бальтазар высоко оценил новизну богословского откровения этих страниц.
(Входит сестра Жервеза)
Сестра Жервеза:
Вера, которая Мне угоднее всего, — говорит Бог, — это надежда. Вера не удивляет Меня. Тут нечему удивляться. Творение Мое до того внятно говорит обо Мне. И солнце, и луна, и звезды. Все творения Мои. Светила небес и суда морей. Полнота всего, что Я сотворил. На лице земли, на лице вод. Ход светил по тверди небесной. Ветер, веющий над морем, и ветер, веющий по долине. По тихой долине. По укрытой долине. Травы, и скоты, и звери лесные. И человек. Творение Мое. И народы, и люди, и государи, и народы. И муж, и жена, его спутница. И более, нежели что-нибудь иное, — дети. Творения Мои. Взгляд дитяти, голос дитяти. Ибо ведь дети — больше творения Мои. Чем взрослые. Их еще не исказила жизнь. Не исказила земля. И меж всеми они — служители Мои. Прежде всех. И голос дитяти чище, чем голос ветра в тиши долины. В затворе долины. И взгляд дитяти чище, чем лазурь небес, и млечность небес, и чем луч звезды в мирную ночь. О да, творение Мое весьма внятно говорит обо Мне. На лице гор, и на лице равнины. Во хлебе, и в вине. И в муже, готовящем землю к севу, и в муже, совершающем сев, и в жатве, и в сборе винограда. Во свете, и во мраке. И в сердце человеческом, которое таково, что глубже его нет во всем мире. Во всем тварном мире. Которой до того глубоко, что непроницаемо для любого взора, чтобы этот мерцающий огонек пронизал глубину миров, чтобы этот трепещущий огонек пронизал глубину времен, чтобы этот вздрагивающий огонек пронизал глубину ночей. С того самого мига, когда благодать Моя заструилась ради сотворения мира. Каждый миг, когда благодать Моя струится ради сохранения мира. С того самого мига, когда кровь Сына Моего заструилась ради искупления мира. Огонь, которого не тронет, не угасит никакое дуновение смерти. Что приводит Меня в удивление, — говорит Бог, — так это надежда. И я больше не возвращаюсь к этой теме. Эта надежда, немудрящая с виду. Эта девочка надежда. Бессмертная. Ибо три добродетели Мои, — говорит Бог. Три добродетели, творения Мои. Дочери Мои, дети Мои. Они подобны другим творениям Моим. Из породы людей. И Вера — это верная Супруга. Любовь — это Мать. Мать, пламенеющая, переполняемая благосердием. Или старшая сестра, которая все равно, что мать. А Надежда — это девочка, немудрящая с виду. Она пришла в мир на Рождество в прошлом году. 
