успехах доченьки в кружке по рисованию.
— У меня ее рисунки даже в кабинете висят, — сказал он. — Хочешь, пойдем, покажу.
— Нет, — отказался Скелет. — Все равно я в этом ничего не понимаю, давай лучше о твоих делах поговорим. Ты говоришь, что их у тебя невпроворот. Так?
— Ты же знаешь, Скелет, — ответил собеседник, стыдливо опуская глаза. — Что тебя конкретно интересует?
— Расскажи про дела свои, — попросил Скелет. — Ты ведь не изменил профиль? Все тем же занимаешься?
Клоун хихикнул и поднял рюмку:
— Давай выпьем, Скелет. За нашу тяжелую работу.
Они выпили. Скелет накинулся на горячие грибы в сметане, а Клоун лениво бросил в рот кусочек горбуши. Водка действительно была ледяная. Собственно говоря, «Абсолют-курант» и закусывать необязательно, она же все равно пахнет черной смородиной.
Так что закусывали скорее для порядка. Скелет любил грибы, хоть и пишут в газетах, что от грибов бывают болезни поджелудочной железы. Его это не останавливало. Он справедливо полагал, что так или иначе, и его, конечно, убьют раньше, чем успеет развиться панкреатит от неумеренного употребления грибов.
— Мы же теперь с тобой коллеги, — заметил Клоун, пожевав рыбу.
— То есть? — поднял голову от тарелки Скелет. Он не понял.
— Что ты имеешь в виду?
Клоун ухмыльнулся, и налил по второй.
— Ну, ты же теперь охранником работаешь, я слышал, — сказал он.
— Да, — подтвердил Скелет. — Ну и что?
— Вот я и говорю, — засмеялся Клоун. — Мы с тобой обслуживаем одних и тех же клиентов… Ты их охраняешь. А я имею с ними дело после того, как тебе не удастся их уберечь. — Он захохотал и на глазах его даже выступили слезы. Он смеялся от души над своей шуткой, и все никак не мог успокоиться.
«У него еще осталось чувство юмора, — мрачно подумал Скелет. — При такой жизни, да имея такой бизнес… Остаться веселым человеком — это талант».
Он знал, каким бизнесом занимался Клоун. Что у него за работа, которой, как тот сказал, «невпроворот»…
Клоун занимался этим уже давно, и Скелету это было известно. Просто теперь Клоун еще вдобавок открыл кафе и сделался внешне солидным человеком. Но Скелета это не могло ввести в заблуждение.
Клоун работал не один. У него было еще два подручных, с которыми они и составляли как бы бригаду. Это была бригада, наподобие «Скорой помощи». Конечно, на их машине это не было написано…
В большом городе находится работа для каждого. Одни без других не могут существовать.
Клоун избрал свое занятие сам. Вероятно, по зову сердца, по велению долга… И достиг в своем деле вершин мастерства. Жалко, что он не имеет возможности рассказать никому о своей редкой профессии. Не придет к нему шустрый журналист и не сделает в газете интервью с Клоуном под заголовком «Люди редких профессий». А жаль, потому что Клоун мог бы много забавного рассказать.
Во всяком случае, в Питере было известно всем, кого это интересовало, что кто-кто, а Клоун свое дело знает, и если тебе нужны такие услуги, то никто не сделает быстрее и надежнее его.
Клоун уничтожал трупы. Уничтожение трупов убитых людей было его основным занятием.
Ведь не каждого убитого можно оставлять на улице или в доме. Есть масса случаев, когда интересы дела диктуют необходимость сохранения строжайшей тайны.
Убили человека, и он исчез. Убийства не было, ничего не было. И трупа тоже нет. Совсем, как будто не бывало такого человека. Нет головы, рук, ног, туловища. И никто, нигде его больше не найдет. Потому что занимался уничтожением трупа сам Клоун…
Не все хотят этим заниматься. И не все могут, не все умеют этим заниматься. Есть такие герои, которым только дай пострелять. Убьют человечка, а как от тела избавиться — не знают. Не умеют. Или просто лень. Или трупов много…
Вот для этих случаев и существует Клоун с его командой.
Им звонят по телефону. И говорят буквально следующее:
— У нас есть три единицы. В садике Челюскинцев, возле главной аллеи. — Вот и все. Это чертовски короткий разговор. По краткости и одновременно по содержанию такой разговор мог бы занять рекорд в книге Гиннесса…
Три единицы — значит три трупа.
Дальше указывается место, где они оставлены. Их нужно забрать немедленно, в течение пятнадцати-двадцати минут, пока никто из посторонних не заметил. У одного из трупов куда-то в одежду на видном месте засунуты деньги — плата для Клоуна.
Цена тоже известна всем, кому это положено. Раньше она колебалась, но потом окончательно стабилизировалась — триста долларов за «единицу». Если труп детский — тогда вдвое меньше. Потому что в этом случае для Клоуна легче его работа.
Кто ему звонил — этого Клоун не знал. Его это совершенно не интересовало. Вообще это был его принцип. Даже если бы ему представлялся случай узнать, кто же его клиенты, он бы от этого отказался.
«Меньше знаешь — крепче спишь», — это он всегда повторял. Да и вправду, зачем им всем было знать друг друга?
Были постоянные клиенты, которые звонили регулярно. У них часто бывали «единицы», которые надлежало уничтожить бесследно. Клоун даже старался не запоминать голоса звонивших.
Он не знал также, каким образом его контактный телефон попадает в руки к новым людям. Это его не интересовало.
Кафе они открыли тоже втроем — всей бригадой. Клоун, как «пахан», стал хозяином. Одно дело не мешало другому, ведь основная работа у Клоуна была по ночам.
Скелет прекрасно знал о деятельности Клоуна. Просто она никогда прежде не входила в сферу его интересов.
— Тебя тут рэкет не донимает? — как бы между прочим спросил он. — Говорят, что в новых районах, вроде этого, рэкет совсем обнаглел. Пользуются беззащитностью хозяев заведений.
Клоун погрустнел.
— Да, — вяло промолвил он. — Правду говорят, совсем рэкет обнаглел… Мы когда только купили это кафе, год назад это было, так сразу же и пришли… Трое, страшные такие. Из соседнего рабочего общежития. Ты не поверишь, такие морды некультурные. Лимитчики поганые, житья нет, понавезли всякое быдло в Петербург.
— Ну и что? — оскалился весело Скелет. — Денег потребовали, да?
— Ох, и не говори, — покачал сокрушенно головой Клоун. Он сидел, смешно сложив пухлые короткие ручки на своем толстом животе, и качал головой, как китайский болванчик.
— Я же говорю, совсем обнаглела лимита паршивая. Трое, да все такие страшные — в кожаных куртках и все время на пол плюют. И матом ругаются — совсем некультурно. Давай, говорят, денег, а то для начала тебе все стекла перебьем. А потом и до тебя самого доберемся. И все матом, матом, — Клоун даже передернулся от отвращения.
— Ну, а ты? — уже откровенно смеялся Скелет, предвкушая окончание рассказа.
— А я что? — развел руками Клоун. — Что я могу поделать? Я им сказал — бедный человек, говорю… Дайте встать на ноги, а то у меня семья, говорю… Пожалейте… Не пожалели, гады, — он опять сокрушенно покачал головой.
— И что же? — нетерпеливо спросил Скелет.
— Жадность фраера сгубила, — ответил Клоун, и лицо его мгновенно изменилось. Только что это был смешной добрый дедушка, а теперь вдруг улыбка сползла с его румяного лица, а глаза — выцветшие, блеклые — глянули так, что у самого Скелета мороз прошел по коже.
— Пропали те парнишки, — ответил отрывисто Клоун. — Совсем пропали, все трое. Вместе с кожаными куртками… Вся милиция ищет по всей стране.
