Я понимал ее. После того, как это произошло с Юлей, я тоже долго не мог прийти в себя, а Хельга ведь к тому же была еще и женщиной.
— Мне трудно пережить то, что я услышала, — продолжила она подавленно. — Конечно, когда ты уже взрослый человек, то достаточно гадостей знаешь о роде людском и понимаешь, что есть люди, которые на все способны… Но то, что ты мне рассказал… Это так потрясает, что я, право, теперь даже не знаю, когда смогу прийти в себя.
Я не стал удерживать Хельгу, я прекрасно понимал ее. Она подошла к дверям, и я помог ей надеть плащ.
Мы спустились вниз, и я остановил проезжавшую машину.
— Не провожай меня, — сказала Хельга, прощаясь. — Я отлично доеду сама. Мне вообще теперь хотелось бы побыть одной. Есть такие вещи, которые человек должен пережить в одиночестве.
Она села в машину и уже через окно сказала мне:
— Спасибо за концерт, кстати. Музыка была великолепная.
Поднимаясь по лестнице к себе в квартиру, я думал о Хельге. Несчастная женщина. Я пригласил ее на концерт, думая сделать приятное, а на самом деле подверг ее такому испытанию. Сначала познакомил со своей бывшей невестой, да еще слепой. Сколько она передумала и прочувствовала, прежде чем решилась спросить меня о Юле! Но каково самообладание! Я восхищался Хельгой, ее огромным мужеством и тем, как она сама предложила мне проводить Юлю с Людмилой… Настоящая белая женщина.
А потом я еще и рассказал ей всю историю, то есть как бы переложил со своих плеч груз невыносимого знания…
Ведь когда факты таковы, когда все так страшно, то даже знать об этом, о том, что рядом творится такое — и то тяжелое испытание.
А я еще и не пощадил Хельгу — прямо так брякнул ей о том, что скорее всего эти ужасные монстры работают в той же больнице, что и она. Мне следовало бы быть более сдержанным и не говорить ей хотя бы этого. Довольно уж с Хельги испытаний.
Я казнил себя за эгоизм, за то, что не пожалел нервную систему Хельги, заставил ее как бы принять и разделить со мной груз невыносимых факторов.
— Может быть, я смогу помочь тебе, — сказала она напоследок. Что ж, может быть, теперь она поняла по-настоящему, как тяжело мне. Хотя чем она может мне помочь?
Оказалось, что Хельга говорила не зря. Она и в самом деле приняла близко к сердцу наше дело.
Она позвонила мне прямо с утра, когда я еще только встал и брился перед большим зеркалом. Оно висит у меня в ванной, и в последние несколько лет стало моим главным врагом. Как говорится, враг номер один. К зеркалу в ванной я боюсь подходить.
Есть разные зеркала — одно есть у меня в кабинете, одно — в прихожей. Есть еще зеркала в разных вестибюлях и прочих общественных местах. Их я боюсь не очень. Дело в том, что в кабинете я работаю, в прихожей смотрюсь в зеркало, когда выхожу на улицу. Об общественных местах и говорить нечего — там я всегда более или менее при параде.
А вот зеркало в ванной по утрам — это вечно неподкупное и объективное. Именно оно меня и пугает. Потому что к нему я подхожу по утрам, когда еще не успел привести себя в порядок. Когда я не успел причесаться, не разгладил складки на лице, когда еще не побрит.
Это зеркало в ванной говорит мне правду обо мне. Оно говорит о том, что мне тридцать пять лет и что, несмотря ни на какие разговоры о молодости, тридцать пять — это не двадцать. И даже не двадцать пять…
Потом, когда я сделаю все, что можно, со своей внешностью — причешусь, побреюсь, натрусь туалетной водой, оденусь в свежую сорочку с галстуком — потом уже все будет нормально и вновь можно принимать себя за мальчика. Можно смотреться в разные зеркала без внутреннего содрогания.
А вот в ванной — я стою перед зеркалом и вижу, что мне тридцать пять. Это и состояние кожи, и мешки под глазами, и желтизна белков. Да мало ли что еще… Днем все это незаметно, а утром вылезает со всей очевидной беспощадностью.
Вот тебе и «мальчик резвый, кудрявый, влюбленный»… Совсем другой коленкор. Поэтому, когда я бреюсь по утрам, у меня почти всегда дурное настроение — противно же смотреть на себя в таком виде.
Хельга позвонила именно в такую минуту.
— Ты откуда? — спросил я ее сразу же. Ведь мы расстались всего несколько часов назад.
Хельга рассмеялась:
— Откуда же я могу звонить в одиннадцать часов утра? Из больницы, конечно. Это ты можешь позволить себе спать до полудня.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я ее, помня о том, в каком тяжелом моральном состоянии я проводил ее сегодня ночью.
— Отлично, — ответила Хельга. — Хотя, когда вспоминаю о том, что ты мне рассказал… Бр-р-р… Мороз по коже. Но мне становится легче, когда я начинаю работать. А для тебя у меня к тому же есть хорошая новость. Можно сказать, сюрприз.
Хельга многозначительно замолчала, и я услышал, как раздается потрескивание на линии. Она ждала, что я сам догадаюсь, что за подарок она мне приготовила. Однако, я не мог ума приложить, что же это такое. Ведь мы расстались совсем недавно.
— Я договорилась с этим человеком, — понижая голос, сказала Хельга. — Он согласился с тобою встретиться.
— С Аркадием Моисеевичем? — догадался я. — Как тебе удалось?
— Очень просто, — хихикнула Хельга. — Немного женского очарования, немного лести, и он согласился поговорить с тобой. Я сказала ему, что ты — мой друг и что тебе очень нужна работа. Словом, все то, что ты «вкручивал» мне прежде о том, что тебе очень хочется резать трупы…
— И что же он? — не утерпел я. На самом деле я страшно обрадовался. Я уже потерял надежду на то, что мне удастся «внедриться» в этот морг или хотя бы познакомиться с заведующим. Ну и молодец же Хельга!
— Он согласился с тобой поговорить, — сказала она напоследок. — Приходи сегодня ко мне в девять часов и мы вместе поедем.
— Как в девять? — не понял я. — В девять вечера, что ли?
— Ну да, — подтвердила Хельга. — Он сказал, что днем он будет очень занят и это неподходящее время для разговоров, а в девять вечера он будет готов долго говорить с тобой. Так что давай, приезжай.
У меня даже не нашлось слов, чтобы выразить Хельге полностью мою признательность. С каждым днем я все больше убеждался в том, что приобрел в ее лице настоящего друга, а не просто возлюбленную. Она так близко приняла к сердцу наше расследование.
Положим, расследование было таково, что редко кого могло бы оставить равнодушным. Уж слишком велико злодейство. Однако, Хельга ведь немедленно приняла меры для того, чтобы помочь.
— Могу себе представить, как тебе было не по себе, когда ты договаривалась с Аркадием, — сказал я. Конечно, ведь бедной Хельге пришлось улыбаться и разговаривать с человеком, про которого были все основания предполагать, что он настоящий монстр. Не всякому мужчине такое лицемерие под силу, а слабой женщине, да еще находящейся под впечатлением вчерашнего моего рассказа…
— Ничего, я должна была это сделать для тебя, — сказала в ответ Хельга кратко. А через секунду, чуть подумав, добавила: — И для той девушки — тоже… Я теперь все время вспоминаю, после того, как узнала ее историю.
Мы договорились, что я приеду на машине за Хельгой ровно в девять и мы отправимся в больницу. Я положил трубку и подумал: «Судьба явно благоприятствует всем нам. Сначала мне удачно попался Скелет, оказавшийся весьма дельным человеком. А теперь вот помощь вообще пришла с неожиданной стороны — от Хельги. Скорее всего, благодаря ей мы теперь совсем близко подойдем к этой устрашающей компании».
Ну что же, я постараюсь сыграть свою роль как можно лучше. Буду с жаром говорить о проснувшемся у меня безумном интересе к патологоанатомии, к работе в морге. Буду клясться, что освою новую работу…
