Послушай мое сердце

— Нет. Я хочу посмотреть, как далеко она зайдет. Но она мне за это заплатит! Не знаю когда, не знаю как. Но она мне за это заплатит, клянусь.

— Гудзон, спрашиваю тебя в последний раз, — медленно произнесла учительница спокойным жутким голосом. — Где ты украла эти цветы?

— Я их не украла! — выкрикнула Аделаиде и сквозь слезы, запинаясь и дрожа, рассказала наконец-то правду.

Она уже много дней мечтала принести учительнице цветы, как все остальные одноклассницы. Но у нее и вправду нет ни сада, ни денег на цветочника. И вот утром, проходя мимо богатого дома, она увидела, как горничная выбрасывает мусор. Среди мусора был большой букет еще не совсем увядших тюльпанов. Она подождала, когда девушка уйдет обратно в дом, опрокинула мусорное ведро и отобрала самые свежие тюльпаны, у которых все лепестки были на месте. Некоторые даже еще не раскрылись! Она сполоснула их под колонкой, чтобы смыть с них грязь и освежить, и вытерла старой газетой, в которую обычно заворачивала ложку.

— Так вот откуда этот отвратительный запах рыбы! — сказала учительница. — Это все?

— Да, — ответила Аделаиде и еще раз добавила: — Я их не украла. Они были ничейные.

Учительница молча смотрела на нее, почти с минуту, будто размышляя. Аделаиде воспользовалась этим, чтобы вытереть лицо грязным платком.

Остальные девочки, считая, что драме конец, начали отвлекаться, завозились за партами. У кого-то из Кроликов вырвался нервный смешок. Две-три Подлизы стали шепотом переговариваться. Можно было отчетливо различить голос Эмилии Дамиани, которая сказала:

— На самом деле это все очень трогательно…

— ТИ-И-ИХО! — заорала красная как пион учительница, выскочив из-за стола, как чертик из табакерки. Она метнула убийственный взгляд на Эмилию, потом ее ярость обрушилась на бедную Аделаиде. — И ты, негодяйка, осмелилась, ты имела наглость подарить мне цветы из помойки! Мне, твоей учительнице! Вот, значит, как ты ко мне относишься! Ты осмелилась положить мусор на мой стол, наплевав на всякую гигиену… Ах, да! Ты же не знаешь, что такое гигиена… И ты еще сказала, что эти отбросы — подарок мне. Ты меня оскорбила. Такое оскорбление я не могу терпеть! Даже не знаю, как тебя за это наказать.

Аделаиде безропотно протянула ладони.

— Нет! Ты только испачкаешь розги. Забирай свои вонючие цветы и вон отсюда! Озио, вот тебе журнал. Проводи ее в кабинет директора. Она на две недели исключается из школы… Пусть возвращается… если она вообще вернется… только в сопровождении родителей. Мне надо с ними поговорить…

Но на следующий день, несмотря на исключение, Аделаиде явилась в школу с матерью, тщедушной женщиной с перманентом в выцветшем платье из коробок для бедных.

Девочки подумали, что она пришла протестовать против несправедливости, доказывать невиновность своей дочери, требовать, чтобы наказание отменили.

Конечно, от такой маленькой хрупкой женщины, думала Элиза, нечего ожидать настоящей кровавой расправы. Но уж славной сцены с криком, и ругательствами, и размахиванием кулаками под носом у учительницы, в общем головомойки, которая приведет синьору Сфорцу в замешательство, не миновать. И Элиза замерла в предвкушении.

Но синьора Гудзон, крепко держа Аделаиде за ухо, подтащила ее к учительскому столу.

— Проси прощения у учительницы! — велела она.

— Извините, — сказала Аделаиде, опустив голову.

— Этого мало, — сказала учительница.

— Вы правы, — отозвалась мать. Она схватила Аделаиде за волосы, которые отрастали у нее беспорядочными вихрами, и принялась бить ее по лицу, по голове, по плечам. И кричать:

— Чтоб у тебя глаза из орбит выкатились! Паршивка! Позор семьи, тюрьма по тебе плачет, свинья неблагодарная…

Аделаиде не издала ни звука, только закрыла голову руками.

— Теперь вы довольны, синьора? — закончив, спросила мать у учительницы. — Она получила по заслугам?

Синьора Сфорца ничего не ответила. Презрительным жестом она указала ей на дверь. Мать потащила Аделаиде за волосы вон из класса.

— Дикари, — процедила учительница сквозь зубы. Потом как ни в чем ни бывало улыбнулась девочкам: — Прошу вас, забудьте эту досадную сцену, свидетелями которой вам пришлось быть. Теперь вы понимаете, почему я считала Гудзон неподходящей для вас компанией.

Тогда они видели Аделаиде в последний раз.

Вскоре Элиза, отправившись с няней на Старый рынок, встретила Лучану и спросила у нее про сестру.

— Она работает у одной богатой синьоры — сказала девочка и заговорщицки ей подмигнула: — А помнишь все эти вкусные пирожные? Все эти пирожные, которые я просра…а.

Но Элизе было совсем не до смеха.

— С такими дурно воспитанными девчонками тебе говорить не о чем, — сказала няня, расслышав бранное слово. И утащила ее прочь, не дав даже попрощаться с Лучаной.

Глава седьмая, в которой Приска пишет патриотический экзаменационный билет

Примо Тонипум родился в Милане в 1841 г. в знаменитой разбойничьей семье.

В те годы в Милане царили австрийцы, которые ненавидели итальянцев, особенно карбонариев, и страшно их притесняли. Они раздавали им пощечины, били розгами по рукам, насмехались над ними, оскорбляли их, сажали в тюрьму, вешали, а если кто-нибудь отваживался сорвать цветов на клумбах Австрийского командования, они оставляли их гнить (цветы) в ведре грязной воды, а потом заставляли их (патриотов) это есть.

А каждый раз, когда кто-нибудь кричал: «Да здравствует Италия!», австрийцы мыли ему рот с мылом.

Во всем городе было запрещено пользоваться любыми ложками, потому что генерал, который стоял во главе австрийских войск, отвратительный старик по имени Аргус фон Сфорцески ненавидел эти приборы. Суп надо было пить из трубочки, а сахар в кофе — перемешивать пальцем. Потому-то многие миланцы, привыкшие пить горячий кофе, разгуливали с забинтованным указательным пальцем. Некоторые из них, правда, не по-настоящему обжигались, а только притворялись, потому что были подлизами и хотели показать, как они выполняют приказы генерала.

Когда Примо Тонипуму исполнилось 9 лет, он вступил в тайное общество карбонариев, которое пряталось в подвалах и не боялось ни мышей, ни кого бы то ни было. На первом собрании главарь карабинеров заявил:

— Вчера этот ужасный Аргус фон Сфорцески совершил очередную гнусность. Кто-то должен взяться наказать его. Предупреждаю вас, это очень опасное предприятие.

Примо не заставил себя просить дважды и вызвался добровольцем. Ему объяснили дорогу в частные апартаменты генерала, и под покровом тьмы он пробрался в подвалы дворца, где расположилось вражеское командование. Здесь он переоделся в женское платье, надел парик и стал стучаться в кухню, говоря, что ищет работу судомойки. Его приняли и поручили ему уборку в комнатах генерала.

Первое время он вел себя так хитро и осторожно, что генерал стал к нему благоволить, точнее, к ней благоволить, ведь он думал, что это судомойка Примина.

Когда Примо полностью завоевал доверие фон Сфорцески и его караула, он решил переходить к действию.