затворнику, прося оставить при себе. «Ты молод, сказал ему старец, а здесь место тесно, пещера скорбна, перенесешь ли ты все лишения?» Феодосий отвечал со смирением: «Бог привел меня к твоей святости, спастимися тобою веля, отче святый. Что повелишь мне сотворити, то и сотворю». И Антоний, прозрев в нем будущего великого подвижника и создателя святой церкви Печерской, приказал великому Никону принять Феодосия и облечь его в святой мнишеский образ.
И юноша, достигнув цели своих желаний, в тишине и уединении, вдали от мира, на свободе, предался, с восторгом сердечным, благочестивым упражнениям и подвигам, проводя ночи в бдении и прославлении Бога, препобеждая сонную тягость, трудясь плотью, воздерживаясь от богопротивных помыслов, мысленно устремляя взоры в небо и занимаясь чтением Священного Писания. Сам Святой Антоний и великий Никон дивились его трудам в такой юности и прославляли о нем Бога.
Но мать нашла его и здесь. Долго искав по всем соседним местам и обещая большую награду тому, кто известит ее о пребывании ее сына, — она проведала, наконец, что Феодосий, года еще за четыре, ходил по монастырям Киевским и просил о пострижении; тотчас отправилась она в Киев, обошла все монастыри, расспрашивала, но напрасно: его не было нигде. Наконец, после долгих тщетных исканий, она узнала, что сын ее укрывается в пещере Антониевой. Как достать его оттуда? Лестью она послала просить старца, чтобы он сподобил благословить ее: «Мног путь гнавши, и хочу только поклониться ему и насладиться его беседою». Антоний вышел. Жена говорила много, и, наконец, обратилась к настоящей причине своего посещения: «Молю тя, отче, поведай мне, где сын мой; я мучусь неизвестностью». Старец был прост умом, не понял ее лести и отвечал, что сын ее жив, и что ей печалиться о нем нечего. «Так я хочу видеть его, отче, воскликнула хитрая жена. Столько прогнала я пути; неужели я ворочусь домой, не увидев его?» «Приходи завтра, успокоил ее добродушный пустынник. Сын твой не хочет никого видеть, но я упрошу его выйти к тебе поутру».
Антоний передал свой разговор блаженному Феодосию, которому было очень прискорбно узнать, что он не смог утаиться от поисков. Старец убеждал его увидеться на другой день с матерью, но Феодосий решительно объявил, что к ней не выйдет. Наставник должен был сообщить матери о его отказе. Та не могла более притворяться, и, переменив речь, не со смирением, а с гневом, начала упрекать старца: «Ты взял моего сына и укрыл в своей пещере! Выведи мне его. Я умру, если не увижу его; покажи мне его, не то я погублю себя перед вашими дверями».
Антоний в великой горести пошел к Феодосию и молил его показаться. Тому тяжело было ослушаться старца, и он вышел к несчастной. Но кого она увидела! Прежний ли это был прекрасный юноша? Где светлые очи, где алые ланиты, где длинные шелковые кудри, где белое тело, где красота? Бледный, худой, истомленный, с поникшей головой, с тусклыми очами, без кровинки в лице, — одни кости, обтянутые кожей, — вот в каком жалостном виде ненаглядный сын явился перед нетерпеливой матерью. Она бросилась к нему на шею, сжала его в своих горячих объятиях и долго не выпускала, обливаясь горькими слезами, не в силах произнести ни слова. «Пойдем домой, сын мой, начала она наконец, опомнившись, увещевать юношу. Ты будешь жить, как тебе угодно для спасения души твоей, только чтобы был ты на глазах моих: не могу вынести разлуки с тобою. А когда я умру, тогда ты похоронишь мое тело и воротишься в свою пещеру».
«Если ты хочешь всегда видеть меня, постригись в каком-нибудь Киевском монастыре, сказал ей Феодосий, тогда найдешь ты и меня, и царствие небесное». Мать не соглашалась. Несколько дней они без успеха уговаривали друг друга. Феодосий, оставаясь один, укрывался в пещере и молился Богу неотступно о спасении души матери своей, и Бог услышал теплую молитву праведника.
Мать пришла к нему и, наконец, объявила: «Будь по твоему желанию! Я решилась». Феодосий обрадовался, сообщил свою радость Антонию, и оба вместе прославили Бога, обращающего сердца к покаянию.
Старец преподал наставление новой послушнице, — известил о ее желании княгиню, — и мать Феодосия постриглась в женском монастыре Св. Николая. Сама она пересказала все эти подробности брату, именем Феодору, который был келарем при Феодосии и сообщил их жизнеописателю его Нестору.
Последняя мирская печаль у Феодосия миновала, и он устремился еще с большей ревностью на своем тесном пути, прилагая труды к трудам и подвиги к подвигам. Когда братии около преподобного Антония умножилось, они выкопали обширную пещеру в крутом Днепровском берегу и устроили в ней церковь и кельи, которые целы до нашего времени и привлекают к себе богомольцев со всей России (1056). Феодосий наложил на себя новое послушание: служить всем без исключения; крепкий и сильный, он работал не зная отдыха, колол дрова, носил воду, молол муку. Всякому иноку выдавалось с вечера жито для помола на завтрашнюю пищу. Феодосий ночью, когда братия предавалась сну, собирал все доли, и, измолов собственными руками, клал каждому его часть в известное место. Остальное время ночи проводил в молитвах. Спал он очень мало, и никто не видел его лежащего на ребрах. Когда одолевала его усталость, он прислонялся к столу, и, подремав мало, принимался опять за свои занятия. Иногда выходил из пещеры, стоял на горе, раздеваясь до пояса и открывая свое тело комарам и оводам, которые тучами летали в лесу над рекою. Злые насекомые терзали его, кровь текла ручьями, а он, неподвижный, прял волну и пел псалмы, пока ударят в било; тогда первый приходил в церковь и становился на свое место, а выходил из нее последний. На тело свое сверху для прикрытия он накидывал ветхую шерстяную свиту, а под исподом всегда носил власяницу, свитую из самых жестких щетинных волос, которыми беспрестанно уязвлялся. Так изнурял он свою плоть, и так боролся с ее требованиями. Все иноки, даже самые старые и строгие, удивлялись его терпению и твердости.
За все эти подвиги Антоний удостоил его пресвитерского сана, а вскоре, по удалении Варлаама, нарек игуменом (1037).
Новое звание открыло новое поприще для подвигов его смирения и показало в новом блеске его добродетели; показало, на какую степень высоты он поставил душу свою. Любовь, любовь и любовь дышала во всех его действиях и поучениях и привлекала к нему сердца.
Он никогда не сердился, и никто не видел в его глазах ни малейшего гневного воспламенения, он никогда не был пасмурен, тихое веселье выражалось постоянно на спокойном лице его.
Число братии увеличивалось с каждым днем: Феодосий, помня, как тяжело было ему самому слышать отказ, по прибытии в Киев, принимал всякого, хотя и не вдруг, а искусив предварительно в службах и послушаниях. «К нему пришел и я, худой, недостойный, меньший всех в монастыре отца нашего Феодосия, и принял он меня на восемнадцатом году», говорит незабвенный Нестор, которому Бог судил после описать его жизнь, судьбы монастыря и всей Руси.
Когда братии умножилось до ста, Феодосий должен был позаботиться о построении новой церкви и новых келий (1062) и начал искать чернеческого правила. Получив устав Студийского монастыря из Царяграда (около 1068 г.), учредил он у себя все пения, молитвы и стояния, весь ряд церковный, «как поклоны держати и чтения почитати» и проч.
У него переняли и другие монастыри русские, для которых Печерский монастырь стал образцом и примером.
Сам Феодосий жил по-прежнему, в беспрерывном бдении, коленопреклонении, молитвословии, что, однако же, старался скрывать всегда от братии. Ночью, услышав, что кто-нибудь подходит к его келье за благословением к утреннему пению, он никогда не отвечал на первый вызов, молчал долго, давая разуметь, что спит и не слышит прихода, и уже после второго и третьего вопроса «благослови, отче» отвечал он как бы просыпаясь: «Господь Иисус Христос благословит тя, чадо». Но кто подходил тихо и останавливался одаль пред его кельей, тот слышал всегда его глубокие воздыхания и учащенные земные поклоны.
Труды его также шли обыкновенным порядком: по-прежнему ходил он на работу прежде всех, месил тесто, пек хлебы, рубил дрова, повторяя с веселым видом слова Спасителя: «Кто хочет быть начальником, тот будь всем слуга». Однажды кончились дрова. Келарь Феодор, сообщивший все эти подробности Нестору, пришел сказать игумену: «Вели наколоть дров кому-нибудь, у кого нет дела». «У меня нет дела», отвечал Феодосий, взялся за топор и начал колоть. Братия после обеда увидела его за работой, принялись все и заготовили топлива надолго. В другой раз понадобилась в поварне вода для варева, а принести было некому. Тот же келарь Феодор приходит к Феодосию и сказывает. Игумен встал, поспешил к колодцу и натаскал воды.
Случилось ему быть у князя Изяслава по какому-то делу. Князь находился далеко за городом, и, продержав Феодосия до позднего вечера, чтобы дать ему возможность отдохнуть, велел отвезти в
