Слесарев с наступлением темноты выставил у ворот кооператива наружный пост, сказал, в каком порядке и через какие промежутки времени бойцы должны будут сменять друг друга. Убедившись, что свою задачу пограничники поняли, он разрешил готовить ужин и отдыхать.
III
Возвращаясь из-за кордонной Кульджи в одно из сел пограничного предгорья, Кивлев вспомнил разговор с Толстоуховым, колчаковским полковником в прошлом, а в настоящем — главарем одной из частей так называемой «черной» армии, по милости синьцзянских властей сформированной из остатков анненковских банд в Кульдже, Суйдуне и других местах близ советско-китайской границы.
— Час настал! — высокопарно начал свою речь атаман. — Советы, организуя колхозы, окончательно потеряют поддержку как среди семиреченского казачества, так и среди инородцев. Стоит только бросить клич, как поднимутся против большевиков стар и млад. И мы захватим Верный. Пойдем на Ташкент. К нам примкнут люди эмира бухарского. И не будет в Средней Азии такой силы, которая способна нам противостоять. Мы начнем, а потом нас поддержат мужики по всей России. Колхозы им всем поперек горла встали. Всероссийская крестьянская партия поведет за собой народ. И мы, а не большевики, будем заправлять делами в Кремле!
— У нас в Семиречье казачки готовы взяться за оружие, — подтвердил Кивлев.
— Сколько у тебя активных сабель? — спросил Толстоухов.
— Сотни три.
— Не много. Талды-Курган с ними не возьмешь.
— Подними казачков Талды-Кургана. К тебе присоединятся и казахи. Нужно захватить все пункты, где большевики сосредоточили семенное зерно. Надо сорвать посевную кампанию.
— А дальше?
— Дальше события будут развиваться по плану. Верный мы захватим изнутри. Большевики готовятся отмечать свой красный праздник — Первое мая. Накануне мы введем в город, разумеется, тайком несколько батальонов верных людей. Под видом ликующей толпы они выйдут на улицы и площади, блокируют красноармейский гарнизон. И Верный окажется в наших руках. Надеюсь, что ты со своими семиреченскими станичниками не подведешь, захватишь Талды-Курган и разгонишь эти проклятые коммуны.
— Будет исполнено, господин полковник!
— С богом, Кивлев!
И теперь Кивлев спешил на место, чтобы поднять людей, сосредоточить их в нужных местах и вооружить.
Границу он перешел благополучно по тропе, контролируемой Мергебаем, главарем одной из националистических банд. Тот всегда в таких случаях давал хорошего проводника. Они пересекли рубеж в районе озера Казан-Куль и двинулись проселочными дорогами с гор в долину. В одном из хуторов Кивлев отпустил проводника, а сам заехал во двор богатого двора под железной крышей, где его ждали надежные люди. Им он пересказал свой разговор с Толстоуховым. Но если за кордоном в разговоре с колчаковским полковником Кивлев вел себя как подчиненный и преданный человек, то здесь он был уже начальником. Казаки из самых зажиточных слушали и поддакивали ему с подобострастием. Здесь Кивлев был хозяином. Семиреченское кулачество, поддерживающее «программу» крестьянской «партии», на него делало сейчас свою ставку.
— Выжидать не будем, станичники! — говорил Кивлев. — Наше выступление послужит сигналом, прогремит набатом на все Семиречье, а может быть, и на всю матушку-Россию. Скачите по аулам, поднимайте людей.
Гонцы ускакали в Абакумовку, Покатиловку, Капал, Кзыл-Агач и другие села.
Пожелал Кивлев встретиться с баями и их дамиткерами, оставшимися на этой стороне. Их нужно было уговорить выступить одновременно.
— Что ж, аксакалы, рад, что сообща сокрушим большевиков. И получите вы всякие вольности, как и в предбывшие времена, будете владеть скотом, водой и землей, — говорил он, — а сам думал: победим, а там посмотрим. Конечно, баям придется разрешить иметь скот, как раньше. А казахскую голытьбу сами баи в бараний рог согнут. И пикнуть не дадут. А пикнут — есть казачья плеть у властей Семиречья.
Военного образования главарь банды не имел, по карте не ориентировался. Плана предстоящей операции не продумывал. У него была одна задача: сбить побольше ватагу головорезов и погулять с ней по Семиречью. «Сила солому ломит, — размышлял он. — Навалимся скопом — и все наше! Тем более, что от Верного до Джаркента и вооруженных частей нет. Пока они подойдут из Верного да от границы, все Семиречье запылает в огне кулацкого и байского восстания».
На следующий день к Кивлеву стали съезжаться гонцы. Вести были отрадные. Станичники выступают. Красных войск нигде не видно. В кооперативы завезено много товаров, засыпаны десятки тысяч пудов пшеницы. За зерно в Синьцзяне можно взять хорошую цену у китайских купцов. Хоть деньгами, хоть спиртом, хоть опиумом. «Тогда на Кзыл-Агач сначала и ударим! — решил Кивлев. — Заберем пшеницу и товары и двинем с севера на Талды-Курган».
В распоряжении Кивлева было уже больше тысячи людей из станичников и местных жителей — казахов. Станичники были вооружены отменно оружием, привезенным еще с фронтов империалистической войны, а вот казахи — значительно хуже. У редкого — охотничье ружье, а то и просто самодельная пика. Зато их много.
Ночью уже перед самым Кзыл-Агачем банда остановилась в горах. Разведчики вошли в село и вернулись в сопровождении кивлевского агента Кряжина, могучего чернобрового мужика, который несколько дней назад передал атаману весть о том, что в амбарах кооператива засыпано двадцать тысяч пудов семенного зерна.
— Как в Кзыл-Агаче? — спросил его Кивлев. — Не ждут?
— Не ждут, ваше благородие. Только красноармейцы перед вечером припожаловали. Ночуют в кооперативе.
— Сколько их?
— Четырнадцать.
— Вооружены?
— Винтовками. Пулемета не видел.
— Небось спят, как сурки. Вздернем их сонных на телеграфных столбах.
— Часовые выставлены у ворот. Службу несут исправно. Меня едва выпустили.
— Возвращайся в свою кооперацию, — приказал Кивлев. — И когда мы откроем стрельбу из-за реки, устрой там панику, а удастся — пристрели их командира. Без него эти голодранцы разбегутся как мышата. Торопись, Кряжин! Скоро выступаем.
Кивлев приказал спуститься с гор, окружить Кзыл-Агач со всех сторон и подтянуть основные силы к воротам кооператива.
— Надо хитростью проникнуть во двор и открыть ворота, — приказал он. — Сотни казаков достаточно, чтобы захватить кооперацию. Четырнадцать красноармейцев серьезного сопротивления не окажут.
IV
Павел Слесарев хотел было прилечь, но решил сначала проверить посты. Он подошел к воротам, спросил у часового:
— Все в порядке, товарищ Лощинский? Ничего особенного не наблюдаете?
— Вроде ничего, товарищ отделком. Только что пришел давешний мужик, Кряжин по фамилии.