Оставалось в запасе меньше часа, а до землянки немцев еще двести самых трудных метров. Надежда была только на беспечность фрицев, судя по всему, не устроивших минных полей перед болотом, так как, видимо, считают его непроходимым. Но если вдруг попадется минная преграда, сапер, делая проход в ней, провозится не меньше двадцати минут, которые могут оказаться роковыми.
В ожидании прошло полчаса. Наконец стихли голоса разводящих и у землянки остался один часовой.
В три часа утра десять смельчаков, преодолев полосу заграждений, выдвинулись на уровень первой траншеи и обрадовались счастливой удаче. Они оказались в стыке между какими-то подразделениями.
Землянка, на которую решили напасть разведчики, находилась в тылу от первой траншеи метров на пятьдесят. К ней черной змеей вился ход сообщения, в котором прохаживался часовой. Как только взвивалась в небо ракета, каска его поблескивала в ночи, точно зеркальный блик. Сергей проследил маршрут движения часового и решил напасть на него в тот момент, когда он отойдет подальше от укрытия, в котором спали остальные фрицы.
Вынув нож, Сергей подполз к Хабибуллину и шепнул:
— Идем.
Манан понимающе закивал головой, торопливо выхватил свой нож и клубком скатился в низинку, где различалась поросшая бурьяном канава. Курилов, довольный сметливостью солдата, последовал его примеру, а оставшиеся за бугром приготовились к бою.
Вот часовой дошел до землянки, потоптался на месте, высморкался. Холодная русская ночь выжимала, видимо, из чужеземца последние соки. Затем он медленно, покачивая рогатой каской над траншеей, тенью поплыл туда, где ждала его тихая и бесславная смерть.
Сергей и Манан лежали в двух-трех шагах от траншеи на некотором расстоянии друг от друга, чтобы напасть на часового разом спереди и сзади. Курилов немного волновался: впервые будет снимать часового, не осрамиться бы.
Часовой шел сутулясь, длинный, узкоплечий. Автомат висел на его колообразной шее, прижатый к животу засунутыми в рукава длинными, изломленными в локтях руками.
Сергей дождался, когда он миновал Хабибуллина, и одним прыжком бросился на часового. От неожиданно свалившейся тяжести фриц хрустнул, как сломавшаяся жердь, и рухнул на дно траншеи.
Через несколько мгновений Сергей вбежал в низкую, пахнущую теплом и вкусной едой землянку. На нарах, разметав руки, храпели пятеро. У стенки, судя по знакам различия, согнулся старший по званию. Его решил брать Сергей, а остальных распорядился убрать.
…Туманная сырая ночь по-прежнему смотрела на разведчиков тусклыми глазами ракет, а болото лежало в густом мраке, словно образовавшаяся пропасть в земле. Миновав первую траншею, Сергей указал Мамочкину проход в проволочном заграждении и пропустил его вперед. Неожиданно сзади затарахтели автоматы. Пули густой строчкой прошили хлюпкую грязь совсем близко, затем резанули по камышам в стороне.
То ли пришли к землянке проверяющие посты офицеры, то ли кто услышал возню около траншеи — начал палить. И вскоре стреляли уже слева и справа, ожила вся передовая противника и рассыпала вспышки выстрелов, точно искры электросварки. Сергей понимал, что немцы не разобрались еще, в чем дело, и палят куда попало, но через несколько минут, когда пробежал метров сто, увидел две ракеты, повисшие над болотом. Около траншей врага мелькнули фигуры. Погоня.
— Мамочкин и Шибких, быстро на маяк, остальные к бою! — скомандовал он и щелкнул затвором автомата.
Старшина Шибких и тащивший на себе «языка» Мамочкин исчезли в камышах, а оставшиеся разведчики открыли огонь по проволочному заграждению, где копошились немцы.
— Отходить, мы с Мананом закроем проход, — распорядился Курилов.
После нескольких очередей, выпущенных по врагу, вспышки у прохода, где только что прошли разведчики, прекратились. Сергей толкнул Хабибуллина в бок, и оба побежали догонять товарищей.
Можно было молчком скрыться в непроглядной тьме, но тогда немцы будут искать и нападут на след группы Мамочкина. Пропал «язык», сорвано задание. Выход? Наделать шуму под носом фрицев. А это значит вызвать на себя шквал огня, погибнуть, чтобы спасти товарищей, выполнить приказ. Готов ли на это каждый? Имеешь ли ты, Сергей Курилов, право приказать людям умереть? Думал ли ты когда-нибудь, что надо будет решать такой суровый вопрос?
— Ну что, резанем? — спросил Курилов товарищей, и в ответ раздались не слова, а длинные автоматные очереди. На врага обрушился горячий свинец смельчаков.
И тут заговорили наши. Выстукивали длинные трели «максимы», бросали снаряды «сорокапятки», чуфыкали минометы. Через головы разведчиков летел свинец. Огонь нарастал с каждой секундой и рвал туманную ночь в клочья. Сыпались вражеские ракеты, вслед за ними падали роем пули и вспарывали окрест землю, косили камыши, пузырили болото, но разведчики, отстреливаясь, уходили все дальше к своим.
Перебежка за перебежкой, все ближе родные окопы, отчетливо слышатся выстрелы товарищей, как бы торопящие: «Быстрее, ребята», — но вязкая болотная грязь засасывает ноги, отнимает силы.
На полпути после долгой огневой перепалки споткнулся и упал Пашков. Пуля пробила ему ногу. Сергей разорвал на себе нижнюю рубашку и перетянул ногу товарища поверх промокшего в крови бинта. Тахванов взвалил раненого на спину и теперь не мог бежать, а тащил его ползком. Движение группы замедлилось. С минуты на минуту может быть погоня, ведь немцы не станут отсиживаться, не простят такой смелой вылазки.
И тут случилось худшее. Сапер напоролся на противопехотную мину. Сергей подбежал к нему, поднял его голову. Пальцы прильнули к чему-то горячему и густому. Сгоряча парень приподнялся на локтях, жадно вдохнул воздух и через силу выдавил из себя:
— Сапер ош-ши-бает-ся один раз. — И уже более ровно, спокойно добавил: — Вот видишь.
Сергей положил голову солдата на подставленное колено и разорвал на его груди сначала гимнастерку, затем нательную рубашку, хотел перевязать ею голову, откуда сочилась кровь, но сапер остановил его.
— Не надо, лейтенант. Возьми лучше вот это и перешли ей. Там адрес, — отчетливо, но с трудом произнес он, затем тоже через силу, тяжело дыша, сунул руку в карман брюк, вытащил и порывисто вложил в ладонь Сергея что-то округлое, твердое, с неровными гранями, величиной с куриное яйцо и уронил на грудь безжизненную голову. Рука его плетью упала на сырую, вздрагивающую от взрывов землю, а тело судорожно дернулось еще несколько раз. Сергей ощутил последний угасающий пульс сердца товарища и прикусил губы.
Курилов не видел, еще не знал, что передал ему товарищ, но чувствовал, понимал, верил — это дар любви, пронесенной через тысячи смертей и предназначенный человеку, для которого он бессмертен.
Три часа пробирались к своим траншеям разведчики. По очереди тащили они раненого Пашкова и остывшее тело сапера. Три часа — это с места, где ранило Пашкова, а с момента нападения на вражескую землянку пошел пятый час. Давно уже взошло солнце, стрелки часов показывали девять, но над притихшим фронтом стояла серая, сырая полумгла. Моросил дождь, тянуло откуда-то дымом, который стелился пластом по земле, расползаясь в низины и глубокие воронки, чернеющие на зеленом поле. Осталось до полковых траншей каких-то сто шагов, и тут затарахтел «максим». Свой, такой родной «максим» сыпанул очередью по обессиленным своим же разведчикам.
Курилов сразу лег на землю и тут спохватился: сбились с маршрута, но, подумав, отбросил эту мысль. Шли, все время держась болота, как и намечалось. Неужели кто-то перепутал все, не предупредил пулеметчиков? Или уже посчитали нас погибшими и приняли за чужих?
Разведчики лежали, «максим» молчал. Что делать? Перебегать? Следующей очередью не промажет. Свой брат, расчетливый, зря пули не сеет. Тогда Сергей сорвал с шеи висевший кусок порванной нательной рубашки и, прицепив его на ствол автомата, как белый флаг, поднял над головой и услышал обрадованный голос Манана:
— Товарищ лейтенант, смотри, смотри, поняли.
Курилов сквозь сетку тумана увидел карабкающихся на четвереньках двоих солдат. Хорошо, что дым, словно завеса, закрыл вражеские позиции, а то было бы этим сорвавшимся со своих мест смельчакам.
