— Макся, сюда! — услышал Сергей знакомый голос Кузьмы, того самого уральца, что толковал ему насчет бронированного лба немцев и их уязвимого места — скулы, по которой и надо лупить.
— Мать ты честная, вот шалопаи, по своим шарахнули, — ругал себя Кузьма, подползая к Курилову. — Лейтенант, сынок, жив. Живы, Макся, живы! Да где ты там, холера, застрял. Пошевеливай лапами-то.
Орудуя длинными ногами и руками, Макся подполз через минуту-другую и, как увидел убитого сапера и раненого Пашкова, выкатил из орбит свои зеленовато-серые, с застывшим испугом глаза.
— Вот натворили. Но мы, мы, товарищ лейтенант… В общем, сказали, что не придете. Мы и проход в минах приготовили и стерегли его. Как же это, а?
Видя убитых горем Кузьму и Максю, Сергей объяснил:
— Это немцы нас прихватили еще там, и вот, видите, как вышло. Всякое бывает — война.
— Жалко парнишку. Ему бы с гармонью ходить, а вот как все обернулось. Ить оно вот нашего брата стариков ни черта не берет, а зелень косит что тебе литовкой. — Кузьма вздохнул хрипловато, продолжал. — Горячности много у молодежи. Вот ты, Макся, мотай на ус. Тоже запузырил очередь по горячности по своей. Я тебе покажу кузькину мать, — незлобно грозился Кузьма на своего напарника, взваливая себе на широкую спину тело сапера.
С помощью пулеметчиков группа Сергея скоро добралась до своих траншей, где действительно никто уже не ждал восьмерку разведчиков, а в их взводной землянке стояло траурно-злое молчание. Лишь Семен Мамочкин не находил себе места и бродил бесцельно по траншеям и ходам сообщения. Он, первым встретивший товарищей, обнимал всех, тискал в своих медвежьих лапах так, что трещали косточки, а добравшись до Пашкова, напустился на него с ласковой бранью:
— Вот, будешь знать, как задирать ноги выше головы. Чуть всех не вогнал в могилу. Волокли тебя, черта, целых три версты. А ну перегружайся на мой хребет.
Тело погибшего в бою сапера осталось у Кузьмы. Мамочкин как-то не заметил, что нет среди товарищей одного человека, а Курилов не стал омрачать его радостей и, отвечая на вопросы Мамочкина, дошел до землянки, из которой по одному выбегали солдаты и заключали в объятия вернувшихся друзей. Манан Хабибуллин, мокрый до ниточки, грязный, сверкая раскосыми глазками, принял геройски- напыщенную позу, как будто приготовился фотографироваться, но тут же под хохот солдат был поднят на руки.
Курилов как был в разорванной гимнастерке, весь в грязи, только застегнул ворот, так и пошел к «бате» на доклад. Он уже знал, что Мамочкин и Шибких благополучно доставили «языка», что задание выполнено, но идти докладывать о погибшем при этом сапере и раненом Пашкове было тяжело. Он отчетливо представлял себе лицо «бати», когда тот грозился на него: «Ты мне загубишь весь взвод. Смотри, спрошу за каждого солдата».
В знакомой, пропахшей порохом землянке его встретил не подполковник, а уже полковник Татарин. Побритый, в новой гимнастерке, без шинели и головного убора, он выглядел молодо и бодро, не хмурил тяжелых бровей, а глядел обрадованно, приветливо и пристально, как будто очень давно не видел Курилова и удивлялся неожиданной встрече.
Сергей начал докладывать, но полковник подошел к нему, обнял его и молча держал в своих объятиях некоторое время. И только потом спросил Сергея, как получилось, что группа опоздала на три часа. Курилов рассказал все подробно. Рассказал и о погибшем сапере и передал полковнику просьбу сапера и вещицу, которую нужно переслать девушке.
Несколько минут командир разглядывал маленькую статуэтку женщины, вырезанную из дерева, а потом с болью сказал:
— Какие гибнут таланты. Какой солдат дан нам, лейтенант. Все ли мы делаем, чтобы силу его и ум с толком пускать в дело войны? Думать, думать и искать надо пути к победе, — он опять прошелся по землянке, вернул Сергею дорогую реликвию и в подтверждение какой-то своей нелегкой думы повторил:
— Думать.
На востоке в хмуром, пепельно-сером небе появились светлые пятна, дождь уже не моросил, когда Сергей вышел из землянки «бати» и побрел в недалекий сосновый лес, обезображенный вражескими снарядами. В конце траншеи, ведущей к полковому медпункту, стояла толстая, обгорелая и расщепленная сосна. Своим единственным уцелевшим суком, как рукой, она держала тоненькую кудрявую березку, не давая ей упасть на сырую землю.
Курилов добрел до них, раздумывая над всем пережитым, и почувствовал слабость в теле. Прислонившись к холодному стволу дерева, он закрыл глаза в том расположении духа, когда ничего больше не хочется видеть, а только думать над тем, что до предела заполнило все твое существо. Перед его глазами мелькали вспышки ночных выстрелов, падал сапер, потом появлялись лица Мамочкина, Тахванова, Хабибуллина, а за ними ковылял Пашков и ныл: «Оставьте, ребята, приползу, на моральном духе доберусь».
Скоро все это перепуталось в каком-то непонятном круговороте, и тут он услышал девичий голос. Он объяснял кому-то свое поведение, но понять из отрывков фраз смысла этого разговора было невозможно.
Курилов стал соображать, почему этот голос появился здесь. Куда он, Сергей, шел и зачем? Да, он шел к Кате.
Сергей открыл глаза и увидел за кустом черемухи стоявших друг против друга Катю и Коломейца. Первое, что пришло ему в голову, было желание уйти незамеченным и никогда, никогда не разговаривать с Катей. Но какая-то сила притягивала его к земле. Он не поднялся и увидел, как Роман вынул из кармана гимнастерки золотые часы с браслетом.
— Это тебе от меня. От чистого сердца, Катя. Выкинь ты из головы Курилова. Не вернется, погиб он. Война — что поделаешь. — Он вложил часы в ее маленькую ручку, и она не выпустила их на землю. Коломеец просиял, обнял ее за талию и прижал к себе.
Вскочив, как ошпаренный, Курилов метнулся за соседнее дерево, оттуда по кустам в траншею и только около землянки, заглушив зло на Катю, спохватился: вот, значит, кто похоронил их в немецком тылу и предупредил пулеметчиков об этом. А Катя так легко поверила? И часы… Откуда они у него? Здесь ювелирных магазинов нет. Это страшно!
Ему в лицо хлестала осень холодным дождем, налетавшим неожиданно из-за леса, а он не замечал его и решал, как поступить. Пойти к «бате» и рассказать о часах? Что из этого выйдет? Коломеец откажется, и останешься ревнивым ничтожеством. Но все-таки простить мародерство никак нельзя. Остается одно — обратиться к совести Кати и заставить говорить ее.
Но Сергею не удалось ни поговорить с Катей, ни доложить о часах «бате». Последовало распоряжение усилить накаты на укрытиях и подготовиться к огневому нападению врага.
СУХОЙ МЫС ДЕРЖИТСЯ
Немцы готовили наступление, а ряды бойцов полка сильно поредели, и полковник, как ему ни жаль было разведчиков, послал их на подкрепление в батальон первого эшелона.
Взвод Курилова получил участок обороны, названный Сухим мысом. Он клином разрезал торфяники, выдвинулся вперед и сковывал противника. Подступы к нему хорошо простреливались, но была опасность окружения. Начальник штаба подполковник Чайка предупредил Курилова:
— Смотри, лейтенант, не прозевайте, а то отсекут вас немцы. Надо продержаться до подхода подкрепления.
Приказ был получен вечером, а утром ожидалась вражеская атака. Траншеи и пулеметные площадки разбиты. Надо приводить их в порядок. Всю ночь не спали разведчики. Руки солдат кровоточили, но приходилось рыть землю, чтобы сохранить жизнь, устоять, удержать Сухой мыс.
К великому счастью разведчиков, на участке занятой ими обороны оказались два сорокапятимиллиметровых орудия и несколько ящиков со снарядами к ним. У одного орудия был изуродован
