Утром двадцатого августа экспедиция тронулась в путь. Скоро приземистые домишки поселка скрылись из виду. Колонна двигалась к стоящей впереди и закрывшей весь горизонт громаде гор, своими пиками во многих местах проткнувших небо. Путь был неблизкий и нелегкий. Об этом предупреждали Головин и Набоков. Да и карта, хоть и не совсем точная, говорила о том, что маршрут потруднее многих, какие уже проделали Погребецкий и его спутники до этого на Кавказе.
Впереди с трофейной винтовкой за плечами ехал Николай Васильевич Набоков, за ним — плотной группой члены экспедиции. Сзади следовал «обоз» — несколько вьючных лошадей, которых вели Бердикул, Нургаджи и Абдукаир. Теперь вся экспедиция была в сборе. Пограничники во главе с Головиным поехали другой дорогой и должны были присоединиться к экспедиции на первом привале в ущелье Саду-Сай. Так решил Головин, чтобы в аулах предгорья не привлекать особого внимания к экспедиции. Красный командир хорошо знал, что «узункулак» — «длинное ухо», аульный телеграф, передающий новости из аула в аул подчас с быстротой малопостижимой.
До зимовки в ущелье Саду-Сай добрались без всяких приключений. Здесь впервые собрались вместе те, кому придется пробираться не только в самое сердце «Небесных гор», но, что вполне возможно, сражаться с бандитами, если они попытаются помешать работе научной экспедиции. И само собой разумеется, пограничники внимательно присматривались к ученым, а те, в свою очередь, к красноармейцам и их командиру. Среди членов экспедиции была одна девушка. Звали ее Фатима.
Совместными усилиями пограничники и ученые разбили палатки. Весело затрещал сушняк в нескольких кострах. Закипела вода в походных котелках, приятно запахло варевом.
Поужинали, когда уже в темном южном небе яркими и красными светлячками вспыхнули звезды. Головин приказал Копылову и Ноговицыну:
— Будете охранять входы в ущелье. Через четыре часа вас сменят Медведев и Комаров. Я и Маслов будем по очереди дежурить в лагере. Смотрите зорче. Помните, что нам доверена охрана научной экспедиции.
Лагерь не засыпал, несмотря на усталость. Оставшиеся у палаток пограничники затянули «По долинам и по взгорьям». Песню подхватили Сергей Шиманский, Иван Лазиев и другие участники экспедиции. В импровизированном хоре особенно выделялся голос переводчицы.
— Я все хочу вас спросить, Михаил Тимофеевич, как к вам попала эта местная девушка? — обратился Головин с вопросом к Погребецкому.
— Фатима? Сама напросилась.
— Она из Фрунзе иди из Каракола?
— Нет, москвичка.
От удивления Иван перестал мешать головешки в костре, вопросительно взглянул на Погребецкого. Тот усмехнулся и ответил:
— Не удивляйтесь, земляк! Мы живем в такое время, когда дочь гор становится инженером, ученым. Я уверен, что Фатиму ожидает большое будущее. Она учится в Москве в Высшем техническом училище. А ее отец, кажется, до сих пор кочует по предгорьям Тянь-Шаня. Фатима прочла в газете о предполагаемой экспедиции и прислала мне в Харьков письмо. Пишет, что мы не сможем обойтись без переводчика. Вот что она еще писала: «Сама я жительница гор Киргизии, хорошо знаю обычаи своего народа и свои горы. Не подумайте, что если я женщина, то испугаюсь трудностей». Мы ввели Фатиму Таирову в состав нашей группы и надеюсь, что жалеть не придется.
В полночь Головин пошел проверить посты. Едва он отошел от костров экспедиции, как густая тьма окружила его со всех сторон. Двигаться по ущелью приходилось почти на ощупь. Где-то журчала речка. С гор веяло прохладой. Иван Семенович двигался осторожно, но стоявший на своем посту Копылов услышал шаги, окликнул:
— Стой! Кто идет?
Головин назвался и подошел вплотную к часовому.
— Тихо? — спросил он Копы лова.
— Тихо, товарищ командир.
Спокойно было и у Ноговицына, охранявшего вход в ущелье и дорогу, по которой экспедиция пришла в Саду-Сай.
В час ночи часовые сменились. Да и лагерь наконец угомонился. Когда Головин проходил мимо палатки Погребецкого, Михаил Тимофеевич его окликнул:
— Иван Семенович, не спите? Давайте по карте уточним дальнейший маршрут.
Головин достал свою потрепанную на сгибах карту, присел у тусклого фонаря.
— Будем завтра двигаться к перевалу Тюз, — говорил он Погребецкому.
— Мы перейдем Сары-Джас и будем идти по левому берегу этой реки. Хан-Тенгри будет от нас на юго-западе. Дорога пойдет по сыртам. Спустимся по реке Тюз, левому притоку Сары-Джаса. Высота перевала — четыре тысячи над уровнем моря.
— Здесь, наверное, люди уже не живут? — спросил Погребецкий.
— Редко, но встречаются аулы. Чаще попадаются кочевья.
— На такой высоте?
— Народ к горам привычен. Джантай своей резиденцией сделал высокогорную долину еще выше.
— Да, здесь все грандиозно и необыкновенно.
Кругом было темно и тихо. Только на дне ущелья шумел поток.
VII
На рассвете экспедиция тронулась дальше. Двигались все время в гору, но особых трудностей это не вызывало. Дорога по сыртам была травянистой, сравнительно ровной, а гряды — пологими. Вершина Хан-Тенгри почти все время была хорошо видна, но казалось, что пик совершенно не приближается, хотя уже пройдено немало километров.
Труднее стало идти по руслу бурного Тюза. Но и здесь пока особых препятствий не встречалось.
— Словно на Ай-Петри поднимаемся! — шутил Аркадий Редак. — И в газету ничего интересного, захватывающего не напишешь.
Перед вечером путешественники увидели кочевников, устанавливающих юрты. Убедившись, что с этой стороны нет никакой опасности, получив приглашение приходить в гости, Головин с пограничниками вернулся в экспедицию, рассказал обо всем Погребецкому.
— Что ж, сходите в гости, Иван Семенович! — ответил начальник экспедиции. — Сейчас пора и на ночевку. Люди устали, да и лошади едва двигаются. Всем отдых нужен.
— Разрешите и мне! — попросилась Фатима. — Может быть, кого из знакомых или родственников встречу. Да и вообще своим землякам о Москве расскажу. Им будет интересно. Ведь в такую даль красные юрты не приезжают, а о радио никто и понятия не имеет.
— И мне бы побывать у настоящих кочевников! — загорелся кинооператор Лазиев. — Можно снять уникальные кадры, которые войдут в историю.
Погребецкий отпустил обоих, а сам с оставшимися занялся разбором и систематизацией материалов, уже полученных экспедицией. Нужно было все занести в путевой дневник, который послужит основой для отчета Всеукраинской ассоциации востоковедения и для будущей книги, которую обязательно нужно написать.
За этим занятием начальника экспедиции и застала ночь.
Где-то в стороне паслись лошади экспедиции под присмотром Бердикула, Трушенко и других рабочих.
Закончив записи, Погребецкий прилег и скоро задремал.
Вдруг сквозь сон он услышал какой-то страшный грохот. И только окончательно проснувшись, понял, что это беспорядочная, все учащающаяся стрельба. Михаил Тимофеевич вскочил, быстро оделся и
