Да, конечно, он жаждал какой-то определенности в литературных планах, но они могли и подождать, вот только бы чудесным образом разрешился его давнишний душевный вопрос! Порой ему казалось, что счастье уже совсем рядом, стоит только сделать шаг навстречу. Она его обязательно поймет, не может не понять! Конечно, нужно в первую очередь ехать к ней, к Анне! Не в меру холодная, с отрезвляющим апрельским ветром весна не охлаждала кипящие чувства. И он направился в Севастополь, где Горенко жили в ту пору.
За время, что прошло после окончания гимназии, здоровье Ани пошло на поправку. Увлечения местными поэтами и просто случайными знакомыми ей изрядно надоели. Ее деятельная и неудовлетворенная натура жаждала новых впечатлений. Она чувствовала себя забытой и обиженной Господом Богом! Сколько раз, сидя зимними вечерами в своей унылой комнате, она вспоминала великолепие Царского Села, блестящих гусар в расшитых доломанах и отвергнувшего ее любовь Голенищева-Кутузова. Ей казалось, вот сейчас она откроет глаза, глянет в окно и увидит тихую улочку Царского Села… Но ничего не случалось, и в душе копилась вместе с горечью, неудовлетворенностью непонятная обида на всех и вся. Она становилась угрюмой и раздражительной. И это раздражение волнами распространялось вокруг нее. Когда ее штормило, доставалось тем, кто оказывался рядом.
Нынешняя весна отличалась не только холодной погодой, но и новым чувством: наконец проснуться и начать жить! 11 июня ей должно было исполниться девятнадцать лет. А для девушки это не так уж и мало. Куда ей деваться? Сидеть в Севастополе на иждивении у матери — перспектива малоприятная. Вернуться в Санкт-Петербург к отцу — тот не зовет. Да и не та у него обстановка. У отца давно была своя, новая жизнь, где главные места уже были заняты. Мать предлагала Анне вернуться в Киев и продолжить образование. Что ж, это тоже был один из вариантов… До осени оставалось еще достаточно времени, чтобы определиться. А пока холодная весна и тяжелые зеленовато-мутные волны Черного моря, гонимые неласковым ветром, нагоняли тоску. Мир потерял свою многоцветность и стал однотонным, нудным и противным.
Именно в это время и постучал в их дом парижский денди в модном цилиндре. Хотела ли она его видеть? Связывала ли свои планы с его желаниями? Нет! Она как будто мстила Николаю за того, другого, равнодушного к ней…
Разговор Анны и Николая был похож на диалог глухих. Николай говорил о том, как в Париже он скучал о ней и торопил эту долгожданную минуту, когда сможет снова увидеть ее, сказать ей все, что у него накопилось в душе. Она же говорила ему, что ей ничего не надо, что она устала от его постоянных преследований, что она хочет начать новую жизнь, в которой старым ее знакомым места не будет… и наконец, что она его не любит, не может и не хочет любить и не сможет никогда полюбить!
Николай молча смотрел ей в глаза… Омут. Колдовской омут. Ему казалось, что и говорит не она, а какая-то злая колдунья. Мир его надежд рушился… Николай сумел лишь глухо проговорить: «Анна Андреевна! Я полагаю, теперь мы можем вернуть друг другу наши подарки и письма». Она молча кивнула головой. Порывшись в своем комоде, достала все, что он ей дарил.
— Но у вас осталась еще паранджа… — сказал Николай.
— Нет, у меня ее нет!
— Я бы хотел, чтоб вы ее вернули!
— Но я не могу ее вернуть, я ее уже сносила и… выкинула.
— Мне, право, неприятно. Но прощайте…
— Надеюсь, теперь вы поняли меня и не будете искать новых встреч?
— Не беспокойтесь, я обещаю даже не писать вам писем, не напоминать вам о моем существовании… Прощайте.
Теперь Гумилёву предстояло самое сложное — объяснить самому себе, чего же он добился, проведя два года в Париже. Отец непременно вспомнит, что не советовал ему искать счастья в чужих землях, что именно мать помогла ему отправиться в эту Сорбонну и вот теперь результата нет, надо начинать все сначала. Какие, право, неприятные моменты бывают в жизни, и никуда от них не скрыться, ничего нельзя изменить… Он подумал, как хорошо сейчас, наверное, брату, ведь он выполнил пожелание отца и стал офицером. Служи верой и правдой Государю Императору, и не будет никаких неприятностей!
Именно в это время брат поэта Дмитрий Гумилёв заканчивал учебу и летом ждал производства в офицерский чин и назначения в полк.
Дома обрадовались возвращению Николая, особенно Коля-маленький, сын сестры Гумилёва — Александры Сверчковой. Забравшись в кабинет дяди, он очень любил слушать его рассказы о чужих землях, путешествиях и известных путешественниках. Учился Коля-маленький от случая к случаю и в гимназию ходил как в университет, то есть по настроению. Дед Коли был художником, жил в Царском Селе, и юноше передались его творческие способности.
Племянница, Маша Сверчкова, любила читать книги в красивых богатых переплетах. Однажды она призналась в этом дяде, и он шутливо заметил: «Ты, я вижу, выбираешь и читаешь книги по печати, а не по содержанию». Машенька даже жаловалась своей маме, что теряется, когда дядя начинает подшучивать над ней. Иногда Николай позволял себе шутить над увлечением матери произведениями Марлита, но как только та обижалась, он сразу же обнимал и целовал ее. Возвращение Николая все восприняли как праздник, тотчас был испечен вкусный домашний пирог, без которого у Гумилёвых не обходилось ни одно застолье.
Однако путешественника ждало серьезное испытание за дверью отцовского кабинета. Николай не любил туда заходить не только потому, что отец проявлял недовольство его образом жизни, но и из-за тяжелого запаха лекарств в кабинете. Отец в последние годы болел ревматизмом, и у него часто бывали доктора. Больного старались не тревожить лишним шумом даже дети. Войти в кабинет дети и внуки могли, предварительно постучав и услышав его чуть глуховатое: «Да!» Хотя отец давно не был связан с морем, но получал «Морские сборники». Когда Степану Яковлевичу становилось лучше, он облачался в домашний халат и с помощью жены водружался за столом в большом, мягком, старом и потертом кожаном кресле.
На этот раз отец встретил сына, настроившись на серьезный разговор. В таких беседах обязательно участвовала и Анна Ивановна. Каждый из них был убежден в своей правоте, и эта категоричность легко могла перерасти в ссору. Отец считал, что Николаю надо получить университетское образование, а литературой заниматься в свободное время. Он глубоко сомневался, что стихи могут в жизни прокормить, а раз так — нужно получить какую-то серьезную специальность (он настаивал на юридическом образовании).
Ко всеобщему удовлетворению вернувшийся блудный сын дал торжественное обещание этим же летом подать прошение на имя ректора Санкт-Петербургского университета с просьбой зачислить его на… юридический факультет. Мир и согласие были достигнуты, и Гумилёв-младший с легким сердцем начал обдумывать планы покорения российского Парнаса. Он принялся деятельно устанавливать связи с редакциями различных газет и журналов.
Прежде всего Гумилёв пишет своему учителю: «Дорогой Валерий Яковлевич, я посылаю Вам по условию три отмеченные Вами стихотворения в несколько исправленном виде. Если Вы пожелаете изменить в них что-нибудь сами, Вы доставите мне этим громадное удовольствие. Теперь Вы, конечно, знаете, возьмется ли „Скорпион“ за издание моих стихов, и я со жгучим нетерпением жду Вашего ответа по этому поводу. Еще раз повторяю, что если объявление о моей книге будет печататься в списках изданий „Скорпиона“, я буду ждать хоть два года. Мне было бы также интересно знать, пойдет ли в „Весах“ мой рассказ „Скрипка Страдивариуса“, потому, что в случае отказа я мог бы предложить ее в другое место. Но с этим не торопитесь и прочтите ее, когда Вам будет удобно. Сейчас я перечитываю „Путь конкв.“ (первый раз за два года), все Ваши письма (их я читаю часто) и „Р. цветы“. Нет сомнения, что я сделал громадные успехи, но также нет сомнения, что это почти исключительно благодаря Вам. И я еще раз хочу Вас просить не смотреть на меня как на писателя, а только как на ученика, который до своего поэтического совершеннолетия отдал себя в Вашу полную власть. А я сам знаю, как много мне надо еще учиться. Так как Вы не помните моего „Андрогина“, я посылаю его Вам и был бы в восторге, если бы его можно было напечатать в „Весах“: я его очень люблю. Искренне преданный Вам Н. Гумилёв».
Как видим, начинающий поэт не только признает себя учеником, но жаждет славы. Он готов ждать хоть два года, только бы его новая книжка вышла в известном издательстве «Скорпион». Небольшое
