майское письмо учителю — знаковое. Конечно, Брюсов ободрил ученика, но в то же время, публикуя в майском номере «Весов» статью Н. Гумилёва «Два салона» (Письмо из Парижа) за подписью «Н. Г.», сделал осторожный комментарий: «Редакция помещает это письмо, как любопытное свидетельство о взглядах, разделяемых некоторыми кружками молодежи, но не присоединяется к суждениям автора статьи».
Кроме того, Гумилёв дебютирует 22 мая в газете «Речь» как рецензент книги стихов «Сети» Михаила Кузмина, а 29 мая эта же газета дает рецензию поэта на недавно вышедшую в Москве книгу его учителя «Пути и перепутья», где Николай Степанович называет Брюсова мастером формы, утверждает, что поэты ведут свой род от Орфея, Гомера и Данте.
Московские литературные связи полностью уже не могут удовлетворить Гумилёва, и он ищет новые знакомства в Санкт-Петербурге. Первым его увлечением становится легализованный 17 апреля 1908 года кружок «Вечера Случевского». Кружок был известен как «пятницы» поэта Якова Полонского, где собирались поэты-традиционалисты, читали по кругу свои новые произведения. После смерти Полонского его знамя подхватил прекрасный и до сих пор недооцененный поэт Константин Случевский. Осенью 1904 года он ушел из жизни, и бывший учитель Гумилёва Федор Федорович Фидлер предложил создать кружок памяти Случевского. Он же был избран первым председателем, но вскоре сложил с себя эти почетные обязанности и стал товарищем председателя. Возглавил кружок весной 1908 года поэт Ф. В. Черниговец-Вишневский. К этому времени в нем насчитывалось уже более пятидесяти человек. Чтобы поступить в члены кружка, необходимо было пройти своеобразный экзамен. Соискатель обязан был представить изданную книгу стихов, получить не менее трех рекомендаций от постоянных членов кружка, прочесть свои стихотворения на очередном заседании. Вопрос о принятии решался тайным голосованием. В начале 1900-х годов поэтов- традиционалистов потеснили такие символисты, как Н. Минский и Ф. Сологуб, потом кружковцами становятся поэты В. И. Кривич-Анненский, С. В. Штейн, А. А. Кондратьев, а в 1906 году в списках «Вечеров Случевского» появляются мэтры символизма Александр Блок и Вячеслав Иванов.
Кто был поручителем Гумилёва, уже выпустившего две книги стихов? Возможно, Валентин Кривич, на чьей квартире и оказался Николай Степанович во время заседания кружка, С. В. Штейн, который его хорошо знал, и его товарищ по гимназии, поэт Дмитрий Коковцев, уже ставший членом «Вечеров». Что читал Н. Гумилёв в Царском Селе на квартире В. И. Кривича-Анненского, неизвестно. Главное, что поэт был принят в постоянные члены кружка. Это была его маленькая победа, еще один шаг навстречу к признанию в литературной среде. 28 мая «Петербургская газета» сообщала: «У В. И. Анненского (Кривича) в Царском Селе 24 мая состоялся очередной вечер Случевского. Несмотря на исключительную погоду, собрание было довольно многолюдно, и „вечер“ незаметно перешел в „утро“. Дебютировавший на этом вечере молодой поэт Н. Гумилёв был избран членом „Вечеров Случевского“». А сам Кривич в письме одной из активисток кружка М. Г. Веселковой-Кильштет писал: «На собрании был выбран новый член Н. С. Гумилёв. Это близкий товарищ и по гимназии, и так, по жизни, Д. И. Коковцева, и мой хороший знакомый, — молодой поэт, вернувшийся из Парижа, куда уехал по окончании гимназии слушать лекции в парижском университете. Человек он очень талантливый, литературное детище Брюсова, который руководит им, имеет два сборника стихов, пишет много, одним словом, быть в кружке имеет право. Декадент он, так сказать, строгого рисунка и стихов „сологубовских настроений“ не пишет». В этот же день Гумилёв был у Валентина Кривича дома и записал ему в альбом свое стихотворение «Основатели».
Это было последнее заседание кружка в сезоне. Перерыв был объявлен до октября.
После возвращения из Парижа судьба свела Гумилёва с интересной семьей художников Кардовских. Ольга Людвиговна Делла-вос-Кардовская (старше поэта на девять лет) писала портреты. Ее сорокадвухлетний муж Дмитрий Николаевич Кардовский был профессором Академии художеств (а с 1915 года — академиком). Еще весной 1907 года Кардовские сменили Северную столицу на Царское Село и поселились на первом этаже именно того двухэтажного дома вдовы Белозеровой на Конюшенной улице, где на втором этаже жили Гумилёвы. Пока Николай Степановиче Париже осваивал европейские культурные ценности, его мать читала новым соседям его стихи. Та любовь, с которой мать говорила о сыне, не могла не привлечь внимание художников к молодому и неизвестному им поэту. Да и Гумилёв по возвращении из Парижа заинтересовался художниками.
Если семья Кардовских в семи комнатках первого этажа устроилась с комфортом: кроме самих художников с ними жили дочь Катя и прислуга Ариша, то Гумилёвым на втором этаже было явно тесно. Самый просторный кабинет занимал отец Гумилёва, а все остальные располагались в небольших шести комнатах: мать, брат Дмитрий, сестра Александра с детьми Машей и Колей-маленьким и сам Николай Степанович. Любимым местом отдыха поэта была крытая и просторная веранда, пристроенная к дому. Домовладелице Марии Феофилактьевне Белозеровой на этой улице принадлежало еще несколько домов, куда она могла поселить новых жильцов. И это, как и теснота комнат, послужило одной из причин того, что мать стала искать новое пристанище для семьи после возвращения младшего сына из Парижа.
Анна Ивановна рекомендовала новых соседей сыну не просто как художников, но и как интересных людей. Мог ли поэт ограничиться почтительными поклонами? Нужен был реальный повод для знакомства, и Николай Степанович, горевший желанием побольше узнать о сегодняшнем дне богемного Санкт- Петербурга, решил отметить свой день рождения. Ну и что такого, что он был 3 апреля отмечен в Париже, но ведь в Царском Селе его с двадцатидвухлетием никто не поздравлял! Итак, Гумилёв, облачившись в модный парижский фрак, рубашку с высоким накрахмаленным до хруста воротничком, постучался в дверь Кардовских и пригласил их на свой день рождения 9 мая. Были домашние гумилёвские пироги. Были рассказы о парижских художественных салонах. Конечно, поэт получил приглашение бывать запросто у Кардовских. Правда, некоторая чопорность и желание выглядеть мэтром поначалу несколько отталкивали от него художников. Но один случай помог им убедиться в доброте и отзывчивости поэта. Как-то Дмитрий Николаевич уехал в Академию художеств, а дома осталась Ольга Людвиговна с дочерью Катей. Художница работала в своей мастерской, дочь что-то рисовала, а прислуга Ариша пыталась разжечь модную спиртовку, которую Кардовские только что купили, опрометчиво поверив широкой рекламе. Прислуга долго возилась со спиртовкой, и когда фитиль разгорелся, неожиданно произошел взрыв. Пламя метнулось в лицо Арише, и она страшно закричала. На шум прибежала Ольга Людвиговна и потушила огонь. Перепуганная Ариша со стоном выбежала в сад. Казалось, что ей обожгло лицо. Художница с дочерью онемели в растерянности. И вдруг звонок в дверь — на пороге сияющий Гумилёв. Поняв, что визит он нанес не вовремя, и оценив ситуацию, Николай Степанович помчался за доктором. Вскоре в дверь снова позвонили. На пороге стоял Гумилёв, а за его спиной — доктор. Он привел вместе с ним перепуганную Аришу. Доктор пропитал бинты противоожоговой мазью и забинтовал лицо девушки.
После этого случая отношения между Кардовскими и Гумилёвым стали более теплыми. Визиты вежливости превратились в дружеские встречи.
Наступило лето, и жизнь в Царском Селе оживилась. Сюда съезжались не только студенты, из шумного и пыльного Санкт-Петербурга бежали гусары и уланы и даже особы царской фамилии. Центром молодежных вечеров в Царском Селе в эти годы становится семья Аренс. Глава семьи, Евгений Иванович Аренс, генерал-лейтенант российского флота, происходил из старинного немецкого дворянского рода. Его предок — Иоганн Аренс — приехал в Россию еще во времена Императрицы Екатерины Великой. Сам Евгений Иванович был известен при дворе не только потому, что много лет плавал старшим офицером на личной императорской яхте «Александрия», но и как герой Русско-турецкой кампании, отличившийся на Дунае, за что был удостоен Георгиевского креста. Император Николай Александрович в 1903 году назначил сорокасемилетнего генерала Аренса исполнять почетную должность начальника Петергофской пристани и Царскосельского адмиралтейства.
Согласно должности Е. И. Аренс получил служебную квартиру — уединенный павильон в Екатерининском парке. Готические стены павильона были украшены башнями из красного кирпича с белыми зубцами. Здесь же располагалось Царскосельское адмиралтейство с прилегающим к нему шлюпочным сараем, где находилась целая флотилия яхт и лодок. Перед Адмиралтейством раскинулось Большое озеро, где частенько в теплую пору года проходили показные катания и парады яхт и лодок, в которых нередко принимал участие сам Государь Император. Приемами и парадами командовал генерал Аренс. Степан Яковлевич Гумилёв часто бывал в Адмиралтействе и был дружен с Евгением Ивановичем. Аренсы и Гумилёвы общались семьями.
