— Представляю, Леонид Петрович. Потому вас и позвал… А как ваши «миссионеры» из Континентальхауза?
— Да что… Живут на подворье, словно это экстерриториальная зона. Второе посольство. Скорее бы раскусить их и закончить операцию.
— Раскусить надо и нейтрализовать обязательно. А вот «закончить» так быстро не получится.
Дальше пошел неторопливый разговор.
Менжинский говорил о том, что вопросы политики и торговли неразделимы.
— А торговать нам надо, покупать надо. Надо, надо и надо! Через какие-нибудь тридцать лет сами продавать всему миру турбины станем. Верю — станем! А пока вот вынуждены терпеть у себя в доме всяких «представителей», которые к тому же занимаются спекуляцией, диверсиями и шпионажем. Легче всего, конечно, взять и выгнать метлой…
Менжинский потер рукой грудь.
— Не будем об этом, Вячеслав Рудольфович.
— Будем, будем. Отлегло немного. А что до купцов, то многие из них и в глубокой древности были частными соглядатаями. Еще в древней Индии, Вавилонии и Египте, задолго до начала золотого века Греции, купцы помимо торговли выполняли и другие функции. Они первые начали изучать то, что впоследствии стало науками — географией и экономической географией. Они знали дороги к городам, знали, чем занимается и достаточно ли хорошо живет население. Они знали расположение и устройство городов-крепостей. Для них не были секретом численность и боеготовность войск, воинские способности государей и интриги двора в восточных деспотиях. История всех великих войн и великих завоеваний — это история перераспределения рынков сбыта, а великие завоевания — одновременно и крупнейшие факторы развития торговли… История завоевания Америки — это история поиска новых торговых путей, и начали его не воины, а купцы. История английского империализма — сначала торговля, потом завоевание — Индии, части Африки, Австралии, Канады… Это, так сказать, венец частнособственнической, точнее, капиталистической политики, в которой торговля и завоевание идут рука об руку. И плохими мы были бы марксистами-ленинцами, если бы заранее не знали, с кем будем иметь дело, чего можем ожидать от лощеных господ торговцев. Недавно я был в ЦК, — продолжал Менжинский. — Докладывал о враждебной деятельности офицеров разведки, осевших в фирме «Континенталь». И в этот раз там подробно интересовались ходом операции. Остались очень довольны, что мы проявляем выдержку и не торопим правительство с ликвидацией филиала фирмы, тем самым не даем лишний козырь в руки врагов, вопящих о кознях коммунистов. На днях в Центральный Комитет будут приглашены на специальное совещание директора действующих и строящихся ГЭС вместе с секретарями парткомов. «Мы их подробно проинформируем, и они вам окажут помощь, — сказали мне в ЦК. — Надо быть особо бдительными на энергетических объектах. Мобилизовать на охрану коммунистов и рабочих… Руками рабочих они восстановлены, и ими же строятся новые электростанции. Рабочие обязательно помогут нам уберечь свой труд…» И если момент будет упущен, Леонид Петрович, виноваты будем прежде всего мы, чекисты, и отвечать за это придется в полной мере.
Они проговорили бы и дольше, но пришел врач и так выразительно посмотрел на Базова, что тот тут же стал прощаться. Досталось от доктора и Менжинскому — пообещал пожаловаться на «дурное поведение» в ЦК.
Вячеслав Рудольфович оправдывался:
— Мне, доктор, легче стало. За разговором забываешь об этой проклятой жабе.
— Позвольте, мне лучше знать, что вам хорошо и что плохо. Удаляйтесь, удаляйтесь, товарищ, — пошел доктор на смутившегося Базова, и тот попятился к двери.
…Обо всем этом — о ночном разговоре с Менжинским, о задачах, стоящих перед чекистами, о которых говорил Вячеслав Рудольфович, — и рассказал Базов сидевшему напротив него Ларцеву.
Виктор слушал очень внимательно. Перед ним открылась иная, чем прежде, картина, по-новому представился смысл его работы.
— Предупреждаю, Виктор Иванович, ваша поездка к Наркевичу должна быть обставлена чрезвычайными предосторожностями. Не исключено, что где-то рядом с ним находится соглядатай абвера. Возможно даже, что сигнал Наркевичу — одна из проверок законсервированного агента. На связь с Наркевичем вышел сам Габт. Согласитесь, это тоже неспроста. Так что, Виктор Иванович, подготовьтесь к поездке тщательно. А там и в путь.
После ухода Ларцева, чем бы ни занимался Базов — а дел было достаточно, — у него из головы не выходила предстоящая встреча Ларцева с Наркевичем. Базову не давало покоя ощущение, что выход Габта на Наркевича тесно связан с работой немецкой резидентуры в Континентальхаузе. Ведь подворье — фактически филиал абвера в России — все, что осталось, вернее, удалось восстановить немецкой разведке. Значит, сигнал абвера Наркевичу имел прямое отношение к активизации агентуры. Возможно, какие-то еще неизвестные причины заставляют немецкую разведку передать «агентов» фирмы на связь Наркевичу. Тогда тем более следует торопиться раскрыть секреты Континентальхауза. Вероятно, у абвера есть и другие ходы, о которых мы и не догадываемся. Вот в чем дело. А зная агентуру, можно рано или поздно выйти на след резидента. Ведь не может быть, чтобы при такой сложной международной обстановке, какая сложилась теперь, агент бездействовал. Не сегодня-завтра в Риме будет подписан пакт четырех держав — Англии, Германии, Франции и Италии. Он означает прямой сговор против Советского Союза… Тучи над нашим мирным строительством сгущаются. И надо быть готовым ко всяким неожиданностям.
СИГНАЛ!
У костра расположились двое. В ночной тьме огонь поднимался невысоко. Приятно было, что разжигала его опытная рука и делала это со старанием и любовью. Над костром на перекладине, положенной на вбитые в землю рогульки, висел чугунный котелок. От него шел диковинный для Урала дух лаврового листа и перца. Но и эти сильные запахи почти забивались нежным ароматом стерляди.
Ларцев долго глядел на огонь. Потом, немного разомлев от костра, глубоко задумался. На него нахлынули воспоминания недавнего прошлого. Вполне явственно слышались залпы красного бронепоезда, на котором он, мальчишка, служил вместе со своим отцом-машинистом. Выстрелы звучали где-то здесь, казалось, рядом.
Прошло уже более десяти лет, а звуки эти все еще не умолкают, не уходят из памяти.
Воспоминания перенесли Виктора в зрительный зал Большого театра. В декабре 1920 года исполнилась его мечта — он увидел и услышал Ленина, выступавшего на VIII съезде Советов. Вместе с другими делегатами съезда Виктор голосовал за план ГОЭЛРО.
Потом он вспомнил свои студенческие годы. На их курсе читал лекции Глеб Максимилианович Кржижановский, соратник и друг Ленина. Он увлекал всех студентов рассказами об электрификации России.
— Все наши планы идут от Ленина, проникнутые его воодушевленной верой в неисчерпаемые силы нашей Родины! — темпераментно говорил Глеб Максимилианович. — А ленинские идеи — это развитие марксизма. Вот позвольте, товарищи, я вам процитирую кусочек из воспоминаний Вильгельма Либкнехта о Марксе: «Маркс указывал, что… царствование его величества пара, перевернувшего мир в прошлом столетии, окончилось; на его место станет неизмеримо более революционная сила — электрическая искра… Маркс считал, что… революция в промышленности вызовет революцию политическую, так как вторая является лишь выражением первой». А вы почитайте, молодые друзья, — предложил Кржижановский, — книгу Ленина «Развитие капитализма в России». Владимир Ильич считал электрификацию одним из могучих факторов для уничтожения противоположности между городом и деревней, для уничтожения отчужденности от культуры миллионов деревенского населения. Важность этого тезиса, учитывая необъятные просторы России, вы должны, товарищи, понимать не хуже меня.
…Слушая Кржижановского, Ларцев уже знал, что отныне жизнь его навсегда будет связана с осуществлением этого великого ленинского замысла. Но позднее, после аварии на заводе, он понял, что план ГОЭЛРО надо не только выполнять — его надо и защищать. Защищать от диверсий врагов, не
