до последних десятилетий сохранялся у бушменов: старшина стоянки посылал по утрам мальчиков посмотреть, не кружат ли поблизости хищные птицы, питающиеся падалью. В положительном случае все отправлялись к месту нахождения погибшею животного и добывали съедобные остатки туши…»[342]. «Если для метания, нанесения удара не трудно было найти на земле подходящий предмет (? —
В приведённых цитатах мною отмечено многоточиями, что эти мысли о трупоядении пересыпаны словами об «охоте». Позиция В. В. Бунака характеризуется научной осторожностью. В вопросе, давно вызывавшем споры исследователей, почему многие палеоантропологические скелетные остатки из слоёв нижнего и среднего палеолита найдены в раздробленном виде или со следами ударов на костях черепа и трубчатых костях конечностей, В. В. Бунак отвечает: «Наблюдения показали, что разрушения черепа сопровождались извлечением мозга, и, надо думать, поеданием его. Остаётся не выясненным, производилось ли разрушение черепа посмертно или удары наносились живым индивидуумам и притом с целью поедания их тела». Впрочем, автор склоняется к большей вероятности первого объяснения, то есть трупоядения (некрофагии)[344].
Из других авторов, считающих, что так называемые орудия нижнего палеолита служили не для охоты, а лишь для освоения туш животных, следует назвать знаменитого Л. Лики. Так, по поводу находок 1960 г. он выступил с концепцией, что каменные орудия ашёльского типа служили в данном случае для освоения и разделки туши динотерия, а не для его умерщвления: динотерий, по-видимому, провалился в болото, труп его был найден и разделан питекантропами. Для подтверждения и обобщения своих догадок Лики однажды на глазах у населения одной африканской деревни быстро вспорол и разделал тушу убитой антилопы с помощью изготовленных им же орудий олдовайского типа. Нижнепалеолитическая «культура» выступила в глазах Лики, как ассортимент средств для использования трупов животных и только[345].
Этот краткий обзор предшествовавших попыток показывает, что ни разу не ставилась интересующая нас задача: вполне и безоговорочно исключить охоту. Поедание падали всякий раз допускалось лишь как компонент образа питания наших предков в плейстоцене. Таким образом достигалась цель преимущественно эстетического характера: было показано, что в изучение палеолитического времени антинаучно вносить такие критерии как «противно», «омерзительно», «отталкивающе», заимствованные из поздней человеческой культуры или даже просто из плохо осознаваемого житейского жаргона.
Но нам важна не эстетическая, вообще не оценивающая, а научно-биологическая сторона дела. Приведённые примеры лишь показывают, что затуманивающие её препоны и предрассудки некоторые авторы уже пробовали расшатать. Этого требовали факты, хотя и не приведённые ими в систему.
Исходным биологическим понятием должен служить биоценоз (полнее — биогеоценоз), т. е. совокупность или сообщество устойчиво взаимосвязанных видов, населяющих то или иное место обитания (биотоп). Современная биология далеко ушла от того времени, когда тот или иной вид изучался изолированно от других видов, окружающих его. Ныне вопрос о возникновении нового вида это не только вопрос о его филогенетическом происхождении из предшествовавшего вида, но и вопрос о его новой экологической нише, о его положении в биоценозе среди других организмов. Не так-то легко новому виду втиснуться в эту систему, если только он не просто вытесняет предковую форму, присвоив в силу лучшей приспособленности все её источники питания. Биоценоз является более или менее устойчивым, длительно исторически сложившимся образованием. Конечно, эта устойчивость носит характер сложнейшей флюктуации: если какой-нибудь вид животных или растений слишком размножился, это рано или поздно приведёт к нарушению пищевых цепей, к сдвигу в биоценозе, который через соответствующий промежуток времени скорректирует численность популяции данного вида. Основу или ядро биоценоза составляет группа тех видов растений, животных, микроорганизмов, которые проделали в данном месте эволюцию в тесной связи друг с другом и потому находятся в приспособлении (коадаптации) друг к другу.
Разные виды, связанные в биоценозе пищевыми отношениями, составляют или прямые так называемые цепи питания («пищевые цепи»), или находятся в косвенной взаимозависимости, в отношениях конкуренции, нахлебничества и т. п., а также в пространственных связях (распределение убежищ, колонии разных видов и т. п.). Численность животных и растений, хищников и добычи, паразитов и хозяев, конкурентов, сожителей и пр. взаимно регулируется, что и создаёт относительную устойчивость биоценозов, — как сказано, устойчивость подвижную, т. е. с постоянными колебаниями в ту или другую сторону. Все виды, составляющие биоценоз, связаны в единое целое, и судьба каждого вида зависит от этого целого. Биоценоз как целое осуществляет сложный круговорот между этой системой живых организмов и неорганической (абиотической) средой. Массы живого веса (биомассы) всех звеньен в цепях питания находятся между собой в закономерных пропорциях. Эта цельность, устойчивость внутренняя сбалансированность биоценозов дала даже повод уподоблять их «сверхорганизмам» или «метаорганизмам», организмам высшего порядка.
Как правило, биоценоз насыщен видами до экологического предела, т. е. внедрение нового вида может произойти лишь путём вытеснения им другого вида, сходного по пищевым стремлениям. Вот первое соображение, которое должно учитываться, когда мы хотим говорить о появлении где-то в конце третичного периода древнейших троглодитид. Идея биоценоза сразу выступит как разумный корректив к долго распространявшимся представлениям, что человек или предчеловек внезапно появился в роли хищника и стал истреблять вокруг себя разнообразных животных, неся им гибель и ужас. Даже если бы ему было чем этого достигать, мы должны были бы спросить себя, что же стало при этом на многие сотни тысяч лет с биоценозами, в которые ворвался этот столь внушительный фактор. Словом, современное биологическое мышление требует начинать с противоположного конца, не с «акта» явления в мир небывалого двуногого хищника, а с того мира, в котором он мог бы завестись, несомненно, сначала в виде «личинки».
Но всё сказанное о биоценозах, с другой стороны, нимало не исключает подвижности и исторической изменчивости структуры видового состава и численного соотношения видов в биоценозе. Он перестраивается с изменениями среды обитания. Может происходить внедрение новых сочленов, вытесняющих прежних. Таким образом, понятие биоценоз отнюдь не стоит помехой на пути изучения возникновения новых видов. Оно лишь требует, чтобы возникновение нового вида всегда рассматривалось в связи с вопросом о путях внедрения этого нового вида в биоценоз. «Количество различного вида животных, могущих жить вместе в области однородного типа, — говорит Элтон, — быстро достигает точки насыщения». Это значит, что новый вид может внедриться либо путём вытеснения другого вида, сходного по экологической нише[346], либо обнаружения какой-то свободной или легко ему доступной, неиспользованной другими экологической ниши в данном биоценозе.
Особенно рельефно эта дилемма вырисовывается перед зоологом, говорящим о внедрении нового плотоядного вида или хищника в широком смысле. Если биоценозами называют самые различные биологические совокупности, начиная от мельчайших, скажем, от микросообщества на одном растении или населения одной лужи, одного луга и т. п., то в данном случае речь идёт о крупных зональных, ландшафтных биологических комплексах. В этих последних хищники занимают, так сказать, верхнюю часть пирамиды. И именно она в биоценозе заполнена всегда наиболее тесно, поэтому в неё труднее всего внедриться кому-то новому. Здесь биоценоз сложен наиболее плотно.
Если очень упростить картину, отвлекшись от насекомых, паразитов, микроорганизмов, то можно
