Беллы он даже сравнил ее с Девой:
«Было чуть больше девяти, когда Отеро вышла на ci».
В других газетах были напечатаны столь же хвалебные отзывы: «Отеро покоряет Нью-Йорк», «Ее хрупкое тело напоминает прекрасную змейку», «Белла пленяет город». Чтобы окончательно покорить прессу, Джургенс решил отметить дебют и пригласил журналистов на званый ужин в «Дельмонико». Каролина явилась туда в «чудесном черном платье, открывавшем ее белоснежную шею… К волосам были приколоты цветы, а в руке она держала очаровательный букет красных роз, перевязанный желтой лентой, – цвета национального флага Испании». Согласно хронике, после великолепного ужина Отеро исполнила песни на французском и испанском языках, а под конец преподнесла своим гостям сюрприз. «[…] Под утро, поднявшись на стол, она исполнила изумительный, типично испанский танец. Для этого она собрала пучок эсмилаций с банкетного стола и изящно украсила ими голову и тело, сделавшись похожей на настоящую нимфу…». Этот номер впоследствии стал коронным у Беллы Отеро.
Старания Джургенса и выступления Каролины достигли цели. Теперь для того, чтобы упрочить успех; и действительно покорить город, оставалось только проникнуть в замкнутый нью-йоркский круг и завести знакомства с задававшими там тон дамами. Доступ в эту «светскую тусовку» был абсолютно закрыт для других артисток, но вполне возможен – почему бы и нет? – для дамы столь аристократического происхождения, как графиня Отеро.
Джургенс не мог предположить, что, добившись присутствия некоторых представителей «Четырехсот» на дебюте никому не известной танцовщицы, лишится благосклонности Беллы. Все удалось прекрасно в тот вечер в «Эден мюзе», и Эрнест поздравил себя с победой, увидев в партере дам из высшего общества и club mans, прежде всего таких известных особ, как супруги Херман, Астор, госпожа Джон Фейр, самих и супругов Вильям Киссам Вандербильт. Светские хроники, всегда внимательные к внешней стороне, подробно перечислили украшения дам, которые они надели в тот вечер. Эти подробности свидетельствуют не только о солидных банковских счетах присутствовавших, но и о том значении, которое они придавали выступлению графини Отеро:
«Вчера в «Эден мюзе» мы могли любоваться великолепным бриллиантовым ожерельем, колье из трех нитей градуированных жемчужин и колье из шести нитей бриллиантов, сверкавших на госпоже Вильям Астор (эта дама, кстати, была строгим судьей высшего общества и влиятельной фигурой среди «Четырехсот»); сережки в тридцать карат украшали уши госпожи Франк Лесли; а миссис Уитни Белмонт продемонстрировала прекрасную бриллиантовую диадему в форме гребня…» Заканчивая перечисление драгоценностей, репортер подчеркивал, что самые простые украшения в тот вечер, ценой 35 000 долларов, принадлежали госпоже Миллз.
Все эти драгоценности затмевали подаренное Джургенсом жемчужное колье, но они поблекли бы перед теми, владелицей которых Каролина стала в будущем. Любопытно, что одно из украшений, впоследствии попавших к Белле, было в тот вечер на всемогущей госпоже Альве Вандербильт, с искренним восхищением аплодировавшей танцовщице. Речь идет о жемчужном колье, некогда принадлежавшем Евгении де Монтихо и представлявшем собой одну нить почти метр длиной: Вильям Киссам Вандербильт, разведясь с женой, подарил это колье Каролине.
Вандербильт стал первым в длинном списке любовников Беллы, в котором общим знаменателем являлся либо размер текущего счета, либо громкое имя (хотя, дабы не грешить против истины, следует заметить, что Каролина не особо благоволила к обладателям таких имен, если к тому же они не были богаты). Что же касается ее первого любовника, нужно сказать, что победа над Вильямом Вандербильтом не составила труда: он был известным соблазнителем женщин, в особенности артисток и дам полусвета. Поэтому никого не удивило, что после дебюта Каролины он оставил ей свою визитную карточку и попросил, чтобы она его приняла. Вполне вероятно, что Джургенс, узнав об этом, пришел в отчаяние. Несомненно, скоро он должен был осознать, что попусту истратил столько денег на Каролину и что, даже растратив всю кассу «Эден мюзе», не сможет удовлетворить ее капризы. Каролина вступила в мир, с обитателями которого он не мог соперничать.
Так и произошло. Всего через несколько недель Белла непринужденно совмещала чаепития в благородных домах и посещения благотворительных праздников, организуемых строгими дамами из числа «Четырехсот», с визитами в спальни их мужей, в частности в спальню Вильяма К. Вандербильта. До того как их связь стала более открытой, они встречались каждый раз в новом месте: в гостиницах, его собственном фамильном особняке (здание между Пятой и Сорок второй авеню стоимостью 3 миллиона долларов), на яхте «Альва» или в коттедже в Нью-Порте, принадлежавшем Вильяму К., где насчитывалось шестьдесят комнат.
Тем временем неутомимый импресарио Каролины осыпал ее подарками, задумывал новые проекты и непоправимо увязал в долгах, молясь, чтобы похождения его девочки оказались лишь временным ослеплением от новизны и роскоши окружающего мира.
Вандербильт и Джургенс, первые любовники Каролины в высшем свете, обозначили схему, по которой будут развиваться все ее любовные связи: с одной стороны, человек с уменьшающимся влиянием совершал все больше глупостей, увязал в долгах и униженно стремился удержать ее любовь, тогда как другой в это время наслаждался ее благосклонностью. Это длилось до тех пор, пока она, будто бы поддавшись ревности, которую ее «андалусский темперамент» был не в состоянии сдерживать, не заменяла его другим. Такое непостоянство не только хорошо совмещалось с фригидностью, приписываемой ей некоторыми биографами (я же, напротив, считаю, что Белла вовсе не была фригидной, а лишь демонстрировала холодность в чувствах), но и делало ее еще более желанной для поклонников. Не стоит забывать, что мы говорим об эпохе, когда женщины, в особенности куртизанки, имели огромное значение для мужчин., «для их престижа. Никогда прежде женщин не превозносили и не идеализировали с такой одержимостью, – порой доводившей мужчин до самоубийства. Это была странная смесь романтических чувств и стремления обрести определенный социальный статус, что вряд ли когда повторится в истории. «Все очень просто: то, что господина видят со мной, повышает его репутацию и обеспечивает ему славу необыкновенного богача», – замечает Белла в автобиографии, и это вовсе не тщеславная фраза. В конце XIX века и, возможно, до Первой мировой войны обладание женщиной, подобной Отеро, являлось символом власти и богатства, потому что они считались принадлежностью только избранных персон. Кроме того, эти особы, столь недоброжелательно прозванные «горизонтальными», были единственными женщинами, которые не продавались, вступая в брак, а «сдавались напрокат», как пояснила в свое время другая знаменитая
Каролина с самого начала поняла силу романтического влияния, которым «бель эпок» наделила куртизанок, и пользовалась этим в максимальной степени. Бесспорно, подобное отношение объяснялось извечным мужским патернализмом, который в то же время давал свободу и, в свою очередь, наделял властью женщин, отважившихся вступить в игру. Властью, как читатель увидит в дальнейшем, практически не ограниченной.
Несколько месяцев, пока Каролина с колоссальным успехом выступала в театре и в закрытых салонах нью-йоркского высшего общества, Джургенсу, благодаря помощи коллег, удавалось скрывать растрату в кассе театра. Как часто бывает в безнадежных случаях, он, надеясь., вернуть деньги, ввязывался в разные губительные авантюры. В результате этот довольно ловкий и деловой человек оказался в безвыходном положении, Но даже и тогда он не осмеливался вычесть из гонорара Каролины ни цента за свою работу. Как он мог сделать это? Ведь его малышка не поняла бы, за что он берет с нее деньги. Несколькими месяцами ранее они заключили с Каролиной устный договор, согласно которому он должен был заниматься всеми ее будущими контрактами… Но и тогда не заикнулся о своем денежном вознаграждении. После успеха в Америке, когда посыпались предложения из Европы, импресарио опять не осмелился предложить
